Анатолий Малышев - Трансмигрант Страница 5

Неприветливо встретила меня моя прародина: систематическим членовредительством.

Тут сильная рука скомкала рубаху на моей груди и приподняла меня над лежанкой.

- А этот! - закричал Гришка с рваными ноздрями. - Немец вот этот! Это ведь ты, Харитошка, привел его сюда! А поклянись - не служба ли он царская?

Секунды три, приподнятый за рубашку, висел я в воздухе.

Бить меня не будут, знал: Митек не даст. С грустью, сжимая волю в кулак, понял, что без применения специальных способностей не обойтись. Глянул в глаза Григорию. Его рука сразу разжалась. Очень мне захотелось, чтобы он принес ночной горшок, теплый, обогретый.

- Воды много выпил, - тихим, слабым голосом сказал я, на двор хочется, да холодно. Поди-ка, Гришенька, ночной горшок мне принеси.

Гришка торопливо выбежал в сени, послышалась возня, бабий взвизг, потом он спешно появился с глиняным кувшином, от которого еще шел пар.

- Вот-тя, - ласково, упреждая мои движения, говорил он. У бабы к разу и кипяточек был. Горшков нету, кувшинчик обогрели. Кувшинчик сойдеть? - с готовкой предупредительностью хихикнул он.

В избушке стояла тишина.

Харитон испуганно смотрел на меня. Серый кот, как по сигналу тревоги, с паническим "мяу" шмыгнул с подоконника под стол.

- Бог поможет! - кротко поблагодарил я Григория. Опустился на лежанку и умиротворенно позвал: - Кис-кис! Иди-ка сюда, мурлыка! Кис-кис!

Кот вынырнул из-под стола, взметнулся мне на грудь. Удовлетворенное утробное мурлыканье наполнило избушку примиряющим покоем.

Опытный старушечий шепоток заметил:

- Вон и мурлыка его признал! А мурлыка к чужому - ни-ни! И Харитон с Митьком да Гришка - вона для него стараются. Не иначе - божий человек!

"Божий человек, божий человек!" - зашептала избушка.

Круглое лицо Гришки кривилось. Он ошеломленно перекрестился, смотрел на меня, жалобно улыбаясь.

- Ты, Гришка, белены объелся? Продался Харитошке? - мурлыканье кота и тишину в избушке грубо нарушил властный голос: - Размурлыкались! Божий человек! - красавец в польском кафтане вскочил. - Не ты ли, Гришка, говорил, что Харитошка на службе Годунова? Намурлыкаешься под палачом! Крушить предателей надо! А тут друг друга лижут...

- Ты што, Прокофий! Што криком пошел? Иди - в Рязани у себя вопи! А здесь полюбовно надо! - укоризненно говорил Харитон.

- А мы, Ляпуновы, всегда за полюбовный разговор - да только за честный! Народили, прости, господи, божьего человека!

Прокофий Ляпунов выхватил одну лучину, поднес мне:

- Вы, братие, гляньте на ряшку своего божьего человека. Ишь отъел на божьих харчах!

- И верно! - радостно пробасил Митек. - Румянец во всю щеку! Дядь Харитон, а все твой навоз. Божий ты человек, Харитон!

Ляпунов ругнулся:

- Тьфу! Куда ни плюнь - все божьи люди!

А у меня румянец - не иначе: Трансмигрант перестарался при регенерации.

Я с любопытством, с каким-то тайным наслаждением смотрел на Прокофия Ляпунова, одного из будущих вождей народного ополчения в разгар Смуты. Единственный враг одолеет его его собственный необузданный характер.

- А ну вас к богоматери! Лобызайтесь здесь! - Ляпунов выбежал из избушки.

Харитон крепко крикнул.

- Нельзя упускать Ляпунова! Нельзя!

Будто проснувшись, все кинулись следом.

БОЯРЫНЯ РОССОХВАТСКАЯ

Это была эпоха гибели московского престола Рюриковичей в бурях Смутного времени. На последнем Рюриковиче - царе Федоре Ивановиче - пресекся род, с которым шло становление централизованной Руси.

В Европе назревали религиозные войны - протестанты шли на католиков. Во Франции падала к закату царственная линия Валуа. В Германии нарождалась Тридцатилетняя война. В Польше скончался Стефан Баторий - самый заклятый враг Московского государства, отнявший у русских балтийские берега. Шла извечная борьба за передел мира.

Москва ежечасно ждала с юга нападения Крыма. В Казанском ханстве волновались черемисы. Правитель Годунов, отменный дипломат, вязал добрососедские отношения на границах - даже с шахом Аббасом, иноверцем, жаждущим прибрать единоверную Картлию и царя Луарсаба...

После ухода Прокофия Ляпунова Харитон решительно приказал всем собираться:

- Менять место будем, братушки! Знаю я этих хитрецов Ляпуновых, что Прокофия, что Захара. Митек, вздевай своего немца.

- Вот што, - сказал мне Харитон, - заедем мы сейчас в Россохватку. Дело у нас там незавершенное. Христопродавцу одному долг надо отдать. Все тихо-мирно. Только ты - как бы посланец Годунова, проездом в Москву, а мы - холопья твои. Переночевать нам, якобы. Ты уж на весь вечер боярина займи. Вот держи бритву, обрей щеки да подбородок, усики оставь.

Он внимательно наблюдал, как я брился. Улыбнулся заговорщицки :

- Таким тебя и мать родная не узнает... Однако, брат, вижу, никакой ты не немец. Чувствую, русак-то русак, да с заковыкой. Поди, из ведунов? Ведаешь волхвание, ведаешь!

Эк ты Гришку-рваную ноздрю заковал. Я и сам немножко ведаю. Только куда мне до тебя! Я вот навозом лечу. Думал, поначалу, и тебе помог... Навоз - что! Просто под рукой он всегда. Я силу в себе чую - только не всегда она во мне. А вот как ты Митька ухитрился исцелить да Гришку заворожил тут уж ведовство чистой воды! Слышал о таком, но сам впервой встретил.

Харитон напряженно ожидал ответа. В сущности, единственный приемлемый ответ он сам и подсказал - ведовство. У дохристианских славян были волхвы, гадатели, кудесники, ведуны, ведьмы: то, что родилось, быть может, у финнов и долго у них сохранилось. Финны верили, что отражением добра и зла является белая и черная магия: "Доброе, или белое божество проистекает из существа женщины, тогда как чернокнижие по своему характеру есть мужское".

- Из византийских книг, - ответил я, - толику почерпнул.

- Ого! Чернокнижки, значит! Вот бы глянуть!

- В Москве покажу. "Книги волхвования" называется...

На богатых санях с тройкой мощных белых жеребцов, с криками сопровождающих верхоконных влетели мы в Россохватку.

С надрывным лаем ударились следом сторожевые псы.

На кондовом русском вел разговор я с боярином. Россохватский был не в духе, зевал, пучил глаза, борясь с сонливостью: ждал, когда же посланец Годунова отойдет ко сну.

Внезапно оживился и, доверительно склонясь ко мне, пожаловался :

- Намеднись немец-купец Николаус Ван-Куль из Москвы приехал, шиши умыкнули, прямо из Россохватки. Ты уж, гость дорогой, Борису Федоровичу покайся от меня: не уберег. Много ватажников развелось, стрельцов буду просить - охранять.

Распахнулась со стуком дверь, из соседней комнаты величаво вышла боярыня в тяжелом бархатном платье, с длинным шлейфом, волочащимся по полу.

Сначала Россохватский недовольно наморщился, но по мере приближения женщины лицо его принимало выражение безрассудного почтительного обожания.