Андрей Кокоулин - Фотография на память Страница 5

— Ты посмотрел?

На том конце соединения почесались, отчетливо щелкнула клавиша на далекой клавиатуре.

— Тебе повезло. Скобарский в нашем городке имеется всего один. Дмитрий Семенович, шестьдесят четвертого года рождения. Пиши адрес…

— Погоди.

Ручка нашлась на журнальном столике, старый буклет пожертвовал разворотом.

— Кутузова десять, квартира пятнадцать.

— Кутузова?

Вадим подул на острие ручки. Шарик, что ли, засох? Куту…

— Да, это восемнадцатым автобусом, — сказала трубка. — Ну, все, в общем.

— А еще тут…

Он не успел спросить про "…сково" со второго снимка — в ухо заквакали сигналы отбоя. Пип-пип-пип. И ладно.

Кутузова десять…

Вот и спросим, откуда и почему, и когда… Именно, что когда… Вадим потер колючий подбородок. Будут ли с небритым разговаривать?

Ему вдруг подумалось, что все это самообман, все эти числа непонятные, все эти люди, все эти фальшивые эмоции, заставляющие пролетать коридоры на повышенной скорости и биться плечами об углы. Разве это кого-нибудь спасало? Разве это может кого-нибудь воскресить? Ведь нет. Наверное.

Получается что? Предательство?

Он обнаружил себя напротив зеркала в ванной комнате с запененной нижней половиной лица и невесело ухмыльнулся.

Значит, решил уже.

Ты прости меня, Алька, я просто хочу разобраться.

Он брился долго, отрешенно, механически, скреб одну щеку, скреб другую, равнял виски, споласкивал станок и водил им по шее.

Глаза были мертвые, тухлые, как стоячая вода.

Потом он разделся и залез под душ. Вода зашумела, зашептала, потекла по щекам, по затылку, по плечам. Вода помнила, как здесь, здесь… Он помнил… Алькины руки, глаза, Алькин живот… Где это все? Неси, вода, уноси с собой…

Затем кто-то шепнул: "Вадим".

Он своротил душевую занавеску, оборвав край, не шагнул, выпрыгнул одной ногой из ванны. Вода шипела за спиной.

Никого.

Оставляя мокрые следы, он обошел комнату, замер в коридоре, покрутился на кухне. Цокали часы. Фыркали за окнами машины.

Никого.

— А мне все верится, что это ты, Алька, — сказал Вадим в пустоту. Послушал, капая на пол (Аль-ка, Аль-ка — говорили капли), поежился, вернулся под душ.

Ш-ш-ш…

Горячая вода как-то омыла, оживила сердце, стало полегче. Глаза только не исправились.

В гардеробе нашлась светлая рабочая рубашка, джемпер, брюки и так были. Одетому, ему сразу стало душно. Нет воздуха.

Он затолкал фотографии в карман рубашки, стянул с крючка вешалки куртку, просунул руки в рукава. Бумажник! Короткий забег в комнату завершился обнаружением потери в ящике стола. Сколько денег? Десять тысяч и по мелочи.

Дверь. Поворот ключа. Лестница. Граффити.

К остановке восемнадцатого маршрута, кажется, надо было пройти квартал.

Ветер с привкусом осенней горечи обдувал лицо. Тротуары желтели мокрыми листьями. Они чавкали под ногами. Наметенная дворником у деревьев лиственная куча грязно-золотым валом перехлестывала через низкие прутья ограды. Женщина катила коляску с ребенком. У "Кубышки" неторопливо разгружали продукты. Два школьника, толкаясь, обогнали Вадима. Альки нет, и никто… и никому… А Альки нет!

Он укусил себя за кулак.

Ничего, это ничего, у него есть непонятное, у него есть двадцать пятое сентября, только бы Скобарский… пусть не сразу разрушит.

На остановке опередившие его мальчишки, сидя на скамейке, игрались с телефоном.

— Бей его! Бей!

— Сам знаю!

— И отступай!

Телефон пищал, будто его трогали за живое. Мальчишки не замечали ничего вокруг, тыкая пальцами в экран.

Нет, невозможно. Вадим, морщась, ушел от писка к щиту с объявлениями. "Продаю", "покупаю", "сдаю", "работа, не гербалайф". Телефоны, абракадабра сокращений: бвп, сг, хор, во, ср. Плохонькие черно-белые рисунки и ксерокопии.

Он вспомнил было о телефоне спасения, но поискать его не успел — подошедший автобус, затормозив, вздохнул дверной "гармошкой".

Мальчишки так и остались сидеть.

В салоне пассажиров было не много, войдя, Вадим опустился на свободное место, перед полной женщиной с недовольным лицом, набрал по карманам пятнадцать рублей на билет.

Покачивались за стеклом дома, покачивался автобус, водитель задушенным голосом объявлял остановки. Больница. Администрация. Полевая.

Серые здания. Облетающие деревья.

Наверное, он выключился на какое-то время, очнувшись только, когда водительский микрофон прохрипел:

— Улица Кутузова.

Уже?

— Постойте! — крикнул он и торопливо протиснулся в захлопывающиеся двери. Рукав застрял, рукав освободился.

Полная женщина посмотрела на него, как на идиота. Ну да.

Табличка на ближнем доме была: "ул. Кутузова, 3". По истертой, едва видимой "зебре" Вадим перешел на четную сторону. Кутузова, 2. Значит, еще три дома впереди, и четвертый…

Ему вдруг сделалось страшно. А что, если Скобарский в глаза Альку не видел? Это же фото из будущего, из двадцать пятого. Может даже из другой, из параллельной реальности, с рассинхронизацией в пять суток, где Алька вовсе не умерла. Вот откроет он и скажет: "Извините, я с этой девушкой не знаком". И что тогда? Что?

Вадим остановился.

Десятый дом был виден даже отсюда: застекленные лоджии, обшарпанный фасад. Четыре этажа. Пятнадцатая квартира — это, наверное, второй подъезд.

Стоит ли?

Заморосило. Улица Кутузова неожиданно смешалась, слиплась в цветной ком, задрожала, распадаясь на нечеткие копии.

Сморгни — и копии побегут вниз, по щекам, по подбородку.

Ладно. Вадим провел ладонью по глазам. Все равно уже. Как будет, так и будет. Если не знает, значит, можно будет вернуться домой.

Или вообще не возвращаться. Никуда.

Он сунул руки в карманы куртки и пошел быстрым шагом. Ему казалось, ноги несут его сами, будто им задана окончательная программа.

Я не буду ничего говорить сначала, решил он. Просто покажу фотографию: "Это вы?". И все.

Десятый дом повернулся торцом, открыв темноватый унылый внутренний дворик. Поникшая сирень, окаймляющая подъездные дорожки, погладила по плечу.

Подъездов было пять, каждый — на двенадцать квартир.

Вадим добрался до нужного. Пятнадцатая — это, кажется, нижние правые окна. Первое, второе. Комната, кухня. В освещенном кухонном за тонкой голубенькой занавеской угадывался сгорбленный силуэт, в треугольную щель виднелись серое пиджачное плечо, подпертая кулаком щека и немного уха.

Скобарский или не Скобарский?

Вадим забрался одной ногой в разбитый перед окном вялый цветник. Вытянул шею. Стебли хрустнули под каблуком.