Георгий Гуревич - Восьминулевые Страница 5

А, В и С вздернули свои радиоушки, и через минуту я получил ответ:

-- Всеведущий приказывает задержать тебя, пока не закончится изучение твоего организма. Ведь ты единственный человек, посетивший нашу планету, заменить тебя некем.

-- И сколько времени нужно вам. на изучение?

-- Надо записать формулы молекул, координаты и точное строение клеток. Итого, около трехсот триллионов знаков по двоичной системе. сли записывать по тысяче знаков в секунду, за триста миллиардов секунд можно управиться.

-- Триста миллиардов секунд? -- заорал я.-- Десять тысяч лет! Да я не проживу столько.

-- Откуда тебе известно, сколько ты проживешь? По какой формуле ты высчитываешь будущее?

-- Откуда? Оттуда! Я человек и знаю, сколько живут люди. Я уже старею, у меня виски седые. Непонятно, головы с антеннами? Я выцветаю, я разрушаюсь, порчусь, разваливаюсь. И испорчусь окончательно лет через двадцать, если не раньше.

-- Мы предохраним тебя от порчи, -- заявил В самонадеянно. -- Соберем лучших биологов и решим, как сделать тебе капитальный ремонт.

Вот чего не было на планете аксиомопоклонников -- волокиты. Уже через три часа в пустующем бассейне состоялся консилиум В-машин разных специальностей. Приползли даже гиганты девяти-нулевые, но эти не смогли втиснуться в шлюз, им пришлось оставить громоздкие мозги снаружи, а на совещание прислать только глаза и уши, соединенные кабелем с телом. Мне это напомнило желудок морской звезды, который выползает изо рта, чтобы переварить добычу, слишком крупную для того, чтобы проглотить ее.

Мой друг В с восемью нулями изложил историю болезни примерно в таких выражениях:

-- Перед нами первобытный примитивный органогенный механизм, имеющий мелкоклеточное строение. Автоматический ремонт идет у него в масштабе отдельных клеточек, и нет никакой возможности разобрать агрегат и заменить испорченные блоки. По утверждению самого объекта, индикатором общего состояния механизма служит цвет бесполезных нитей, находящихся у него снаружи на верхнем кожухе. Нити эти белеют, когда весь механизм начинает разлаживаться. Задача состоит в. том, чтобы провести капитальный ремонт агрегата, не разбирая его на части даже для осмотра.

Минутное замешательство. Глаза девятинулевых осматривают меня со всех сторон, и, конечно, кабели перекручиваются, завязываются узлами. Восьминулевки почтительно распутывают начальство.

Первым взял слово девятинулевик Ва -- биоатмосферик.

-- Рассматриваемый несовершенный агрегат,-- заявил он, - находится в постоянном взаимодействии с внешней средой и целиком зависит от нее. Причем важнее всего для агрегата газообразный кислород, который всасывается через отверстия головного блока каждые три-четыре секунды. Между тем кислород -активный окислитель горючего, при обильной подаче кислорода горение идет быстрее. сли мы хотим, чтобы агрегат сгорел не за двадцать лет, а за двадцать тысяч, нужно уменьшить концентрацию кислорода в тысячу раз, и жизненный процесс замедлится в нужной пропорции.

-- Среда -- ерунда! -- рявкнул другой девятинулевик, Вр -биопрограммист. -- У агрегата есть программа, закодированная на фосфорнокислых цепях с отростками. Там записано все -- цвет головных нитей, форма носа, рост, длина ног, и, несомненно, отмечен срок жизни. Надо разыскать эту летальную запись и заменить ее во всех клетках.

Вс -- биохимик высказал свое мнение:

-- Агрегату нужен не только кислород, требуются также материалы для ремонта; реактивы и катализаторы. Все они доставляются в клеточки по эластичным трубкам разного размера. С .годами эти трубки и трубочки покрываются накипью из нерастворимых солей кальция. Я рекомендую промыть их крепкой соляной кислотой.

Вк -- биокибернетик:

--- Для таких сложных систем, как изучаемый агрегат, решающее значение имеет блок управления. Указанный блок, агрегат называет его "мозгом", периодически отключается часов на восемь, в это время вся система находится в неподвижном и бездеятельном состоянии. Замечено, что период бездеятельности относится к периоду деятельности, как один к двум. Чтобы продлить существование агрегата в тысячу раз, нужно увеличить это отношение в тысячу раз, то есть каждый день пробуждать агрегат на одну минуту, остальное время держать его в состоянии так называемого сна.

Вt-- биототалист (я бы перевел: "как психолог"):

-- Замечено было, что агрегат функционирует наилучшим образом в состоянии интенсивной деятельности, которую он называет "интересной работой". Получив "интересное" задание на составление некоего "алгоритма рассуждения", несмотря на неисправность, агрегат провел ночь без так называемого "сна" и наутро чувствовал себя превосходно. Поэтому я предлагаю подобрать увлекательные задачи на каждую ночь, и агрегату некогда будет думать о порче.

(Позже я заинтересовался, почему на безжизненной планете оказалось столько ученых девятинулевиков-биологов. Оказалось, что машины себя считают живыми существами. Так что меня взялись исцелять специалисты-по программированию машин, психологии машин и так далее. Но это я узнал позже, тогда не до того было.)

Рецепты явно противоречили друг другу, и мои консультанты сцепились в яростном споре. Девятинулевики опять завязались узлами, яростно бодая друг друга. Я смотрел на свалку равнодушно. Мне как-то безразлично было: умереть ли от удушья, от соляной кислоты, от снотворных или переутомления.

-- Я сложное существо, -- пробовал убеждать я своих докторов. И тут, объединившись, они накинулись на меня:

-- Как ты смеешь возражать девятинулевым? Ты же не специалист.

День спустя от своего постоянного куратора В я узнал, что, не убедив друг друга, машины приняли решение проводить на мне опыты поочередно, в алфавитном порядке. Первым оказался Ва, ему и предоставили возможность удушить меня в бескислородной атмосфере. Положение стало безнадежным, и я решил, другого выхода не видя, добиться встречи с Аксиомам. Какой ни на есть, самовлюбленный маньяк или фанатик, а все же живое существо. Должен понимать, что мне дышать надо хотя бы. И я объявил голодовку. Объяснил при этом чугуннолобым (они могли и не понять, что такое голодовка), что я прекращаю подачу материала для саморемонта, реактивов и катализаторов и буду растворять сам себя, клеточка за клеточкой. И предложил им взвесить меня для убедительности. Цифрам они верили.

Только первые сутки голодовки не доставили мне больших мучений. Ч-то-то я вспоминал, что-то записывал. К обеденному времени затревожился аппетит, но я перетерпел, а вместо ужина лег спать пораньше. Но наутро я проснулся с голодной резью в желудке и ничего уже не мог записывать.