Брайан Олдисс - Не спросил даже, как меня зовут Страница 5

— Нет, нет, — он прятал лицо в ее синтетических волосах. — Это был страх, я не хотел тебя потерять. Ты пробудила во мне что-то…

Она глубоко дышала.

— Нет, оставь меня. Ты хотел меня убить. Избавиться от меня.

Она старалась вырваться, но не могла. Нефрики прижимал свое лицо к ее лицу, почти касаясь губами ее губ. Она видела его искаженные болью черты. Чувствовала на шее его мокрую бороду.

— Послушай, женщина, ты дала мне возможность сказать о себе правду. Я не мог ее принять, поскольку моя жизнь наполнена ложью. Ты права — все мужчины лжецы. Но сейчас ты моя. Я держу тебя и скажу тебе правду, и ты ее выслушаешь.

Она отвернулась от него.

— Это смерть тебя так возбуждает? Ты уже снова готов лгать.

— Я скажу тебе правду, но только в том случае, если ты мне поверишь, если спокойно меня выслушаешь и воспримешь все, что я тебе скажу.

— Я не принимаю никаких условий, — ответила она. — Ты можешь мне рассказать все, что считаешь правдой. А тогда я скажу, можно ли этому верить. Чем более ненормальным будет то, что ты придумаешь, тем больше это будет согласовываться с кошмарной человеческой нормальностью. Ты понимаешь меня, Нефрики, ты слабак, дурачок. Пойми наконец — единственное, что умеет человечество — это повторять кошмар и безумие — безумие рождения и кошмар смерти. А у мужчин это еще и страх перед женщинами… Этот страх присущ каждому из вас, потому что у вас у всех одни и те же хромосомы, и половина этих хромосом — женская. Я имею в виду мужчин Запада, тех, у которых штурвал вырвался из рук, что и вызвало Катаклизм. А теперь, Нефрики, говори, если тебе это нужно. Но знай, что я тебе поверю только тогда, когда ты полностью раскроешься как негодяй.

Пока она это говорила, ей удалось высвободиться, и теперь она, стоя на коленях, высилась над ним. Он судорожно цеплялся за ее талию. Потом заговорил низким, сдавленным голосом.

— Ну хорошо. Негодяй, подлец. Толан меня полностью разрушил. Его обычаи, его общество. У меня нет никого, кого бы я любил. Даже сестру я ненавижу… И, возможно, действительно желаю осквернить ее после ее смерти… Да, я мужчина. Я всегда должен быть твердым. Когда эти волны уничтожили мою любовь, мне нельзя было плакать. Я должен быть твердым и по отношению к себе и по отношению к женщинам. Это меня истощает. Женщины. О да, ненавижу их, их слабость… А их силу еще больше…

Женщина-андроид открыла рот, чтобы что-то сказать, но он ей не дал, прижавшись губами к ее бедру.

— У меня нет выхода. Да и побег — не был бы разве женским решением проблемы? Я — стражник этого города, мужчина среди мужчин, только среди мужчин. Ясное дело, что я ненавижу женщин и… да, боюсь их…

— Почему ты их боишься?

— Прошли года… Ни одной не касался… Любовь означает слабость, уступки. А настоящий мужчина, такой, как я, должен быть твердым. Меч в ладони и никаких эмоций. Если тебе этого так уж хочется, то что ж, скажу тебе, ибо ты андроид. Ненавижу женщин, потому что завидую им. Это все.

Она глядела на него сверху вниз и лицо ее было как всегда безмятежным. Она пошевелила губами, поколебалась и наконец сказала:

— Именно из-за этой ненависти, врожденной сексуальной ненависти, мир был уничтожен. Безумие мужчин, отвергающих настоящие чувства, довело до Катаклизма. А женщины от страха превратились в зеркала.

Нефрики не слушал. Он продолжал дальше.

— Как я могу вырваться из своей тюрьмы? Я ненавижу себя, хочу… хочу быть женщиной. Вот тебе моя распроклятая душа, которую ты так жаждала. Вот она вся, бери ее за столько, сколько она стоит.

Нефрики разразился плачем и упал на песок, зарыв в нем лицо.

— Это все тоже игра, Нефрики. Ты не предложил мне своей души, а только видимость ее, не больше. Ты болен, ты не умеешь говорить правду — ты даже не узнаешь ее, если увидишь. Я могу сказать лишь, что в твоих словах есть какое-то зерно искренности, но в основном это игра. Исповедуются только те, кто ждет милосердия или понимания.

— Ты жестока, — сказал он, не поднимая головы.

— Я тебе говорила, что я — всего лишь зеркало. Нарциссу не нужна живая женщина, ему хватает собственного отражения. Именно поэтому мужчины создали такие существа, как я. Ты не дал мне ничего. Не спросил даже, как меня зовут.

Она пошла по пляжу прочь от Нефрики и от Толана, Совершенного Места.

Он крикнул ей вслед:

— Ты хотела моей души, проклятая ведьма, и я тебе ее дал. Дай мне что-нибудь взамен.

На песок внезапно упала полоска света и Нефрики увидел, что женщина остановилась. Он обернулся, чтобы увидеть источник света.

Жестокий судья Икану распахнул настежь парадные двери своего дома и стоял в них, держа в руке меч. Рядом нетерпеливо подпрыгивал его верный пес, хрипло рычащий вечное свое: «Берегись!» Еще в дверях дома Икану стояла женщина, держащая над головой факел. Нефрики узнал свою сестру. Значит, она хотела видеть его смерть.

С минуту Нефрики стоял в нерешительности, переводя взгляд с сестры на судью и от них на женщину-андроида. Пес уже мчался к Нефрики, рыча искусственным голосом: «Берегись!» За ним шел Икану, теперь уже с грозно поднятым мечом. На нем была одета волочащаяся по песку юбка, а его лысый череп прикрывал растрепанный парик, сбившийся набок, пока судья с трудом шел к Нефрики.

Из уст Нефрики внезапно вырвался неожиданный звук. Он смеялся, не имея сил сдержаться. Фигура Икану — полумужчины-полуженщины — в один миг высветила ему все театральное безумие Толана. Разыгрываемая Икану мелодрама, некрофильство Антариды, весь губительный образ жизни, вызванный изоляцией осажденного города.

А смеясь, Нефрики понял, что и сам он живет в мире лжи. Он не мог даже представить женщине-андроиду своего целостного образа — не существовало ничего стабильного, ничего, в чем бы он мог найти опору. Его жизнь была заморожена эмоционально. Он смеялся при мысли, что и не подозревал об этом, разыгрывая свою роль.

Его смех сорвался на истерический визг и перешел в низкое рычание, очень напоминающее искусственный голос пса.

Судья Икану, услышав этот смех — остановился, опустил меч и глядел с удивлением. Потом медленно попятился, переступая сандалиями по песку. Потерял равновесие и упал навзничь. Его пес крутился вокруг него, лизал ему лицо и все время рычал: «Берегись! Берегись!»

Нефрики обернулся. Слабый свет, идущий от дверей дома, освещал спину удаляющейся женщины-андроида. Казалось, тьма вот-вот поглотит ее.

Он побежал по пляжу, крича ей на ходу:

— Я хочу узнать твое имя! Хочу дать тебе что-нибудь настоящее!

Не оборачиваясь и не останавливаясь, она ответила:

— А у тебя есть хоть что-нибудь настоящее?