Андрей Уланов - Найденный мир Страница 50

– Если буря выйдет сильная, всякие переговоры придется прервать. Даже в гавани, на якоре, кораблям придется несладко, – проговорил зоолог.

– Сильная – это весьма скромно сказано, – проворчал геолог. – Мне кажется, что после Разлома погода будто сошла с ума. Догадываюсь почему: если мы и впрямь попали в прошлое, то климат здесь намного теплее, чем в нашу эпоху. И теперь по одну сторону линии Разлома может идти снег, а по другую – цвести розы.

– Но ведь линия же проходит через океан, – усомнился зоолог.

– Фигурально выражаясь, – отмахнулся Обручев. – Хотя непременно есть континент, этой линией пересеченный. Мы забыли об Антарктиде.

– Действительно, – согласился Никольский. – Но тогда получается…

Он осекся.

– Получается… – повторил он, – что вековой ледник Южного полюса подмывают сейчас теплые меловые воды. Или обдувают теплые ветра. На Северном полюсе, кстати, та же картина.

– Ну вот, – согласился геолог. – А вы говорите – шторм. Таких бурь Земля не видывала, верно, с допотопных времен.

– Я не об этом! – Никольский нервным жестом пригладил усы. – Полярные ледники тают. Похоже, что здешняя бухта не годится для постоянного поселения не только из-за вулкана. Очень скоро… в геологическом смысле… она окажется под водой целиком.

– И Петроград, – мрачно заключил Обручев. – Вот ведь… проклятье. Умеете вы обнадежить, Александр Михайлович…

Буря настигла охотников на входе в лагерь. Возможно, Обручев успел бы добежать до палатки, но ноги отказали ему, когда он увидел летящую по воде тень. Черные тучи накатывали на берег исполинской волной, и между небом и землей не было видно прогала. В миг, когда завеса накрыла палатки, геологу показалось, будто он лицом натолкнулся на мокрую, холодную штукатурку. А потом пришел ветер.

Фуражку унесло первым же порывом. Какое-то мгновение Обручеву думалось, будто и его сейчас подхватит под полы шинели и поволочет прочь, по вскипевшей воде. Потом тяжелая простынь смешанного с дождем ветра с оттягом ударила его по лицу, повалив наземь. Потемнело так, что геолог с трудом разбирал очертания палаток и колючей баррикады. Небо осыпалось тысячей сверкающих осколков, расколотое непрерывно вспыхивающими молниями, но синеватое блистание ничего не освещало – мир погрузился в лютый, жадный мрак. Что-то цеплялось из темноты, тянуло когтистые лапы, а ветер хлестал в лицо, сбивал с ног, вынуждал жаться к земле, нашаривать руками единственную надежную опору в пространстве, наполненном колючей водной пылью. Каждый шаг давался с натугой, и с каждым шагом вместе с теплом тела уходила надежда добраться до ненадежного убежища. В трех вершках от палатки, посреди лагеря, опытный исследователь ощутил себя беспомощным и одиноким, заплутавшим в бескрайнем просторе.

Потом пальцы его нашарили клапан палатки, чьи-то руки втащили ученого внутрь, в слепящий блеск одинокой лампы и душный жар чужого дыхания, тут же выметенный студеной метлой ветра.

– Однако! – просипел Никольский, всем весом прижимая к земле попытавшийся улететь край полотнища.

– Держите, вашбродь! – Горшенин затянул клапан, и в палатке стало тихо.

– Николай Егорович, – выдавил геолог, пытаясь выпутаться из ремня наплечной сумки. – Кажется, мы вас надолго стесним. До нашей палатки нам, боюсь…

– Дай бог нам всем без крыши не остаться, – проговорил лейтенант, с трудом перекрывая ослабевшим после болезни голосом грохот ветра. – Снесет, как пить дать…

Злобин вздохнул. После ранения он сильно осунулся, но глаза его потеряли нехороший лихорадочный блеск, так тревоживший зоолога. Похоже было, что опасность заражения отступила, и оставалось ждать, пока заживут раны, оставленные зубами и когтями стимфалиды. Скорее всего, дети и кони будут шарахаться от Злобина до конца его дней, но, по крайней мере, жизнь моряка оказалась вне опасности.

– «Поднял меня и заставил меня носиться по ветру и сокрушаешь меня».

– По вам, так это просто кара небесная выходит, – проворчал Никольский.

– Не кара, – лейтенант поднял палец. – «Господь говорил Иову из бури». Нам он ниспосылает испытание. – Он поворочался под одеялом. – Возможно, ему будет угодно лишить нас палаток.

Обручев только хмыкнул, пытаясь выпрямить ноги. В тесноте сделать это было трудновато.

– Палатку мы как-нибудь вчетвером удержим, – отозвался он. – Трудней будет дождаться, пока буря стихнет. Если Всевышний и желает испытать что-то, то, очевидно, наше терпение.

Дмитрий Мушкетов проснулся оттого, что его перестало мотать по койке.

Он не мог сказать, какой час на улице, – за иллюминатором стояла непроглядная темень. Корабль швыряло с волны на волну, но демонический голос бури, проникавший сквозь броню и переборки, утих. Черноту наполняли звуки штормовой ночи: скрип и скрежет, неясный гул, мерное биение поршней в паровых машинах, мелодии дерева и металла. В иное время молодой геолог, возможно, испытывал бы страх при мысли о том, что «Манджур» отдан на волю стихии. Сейчас им овладело облегчение оттого, что стихия отвратила свой мрачный взор от затерянного в океане корабля, пройдя мимо, к лежащим на восходе островам.

С осторожностью, нашаривая в темноте потерявшие привычность вещи, ученый зажег лампу. В ее тусклом свете можно было различить стрелки на циферблате. За непроницаемым слоем облаков поднималось в небеса невидимое солнце. Получалось, что страшная буря не помешала молодому человеку проспать большую часть ночи, хотя, спустившись с захлестываемой ледяными волнами палубы, он думал, что до самого утра ему придется сидеть, скорчившись, под негреющим одеялом, прислушиваясь к реву шторма и стонам гнущихся шпангоутов. Одежда, намокшая от первого шквала, конечно, за ночь ничуть не просохла. Пришлось, поминутно ударяясь то плечами, то головой, добывать из багажа сухую, вполголоса ругая себя: надо же было выйти на палубу без непромокаемого плаща.

В коридорах было одновременно клаустрофобически тесно и пугающе пусто. В такой обстановке принято описывать разные романтические ужасы, но никого страшней мичмана Шульца геолог не встретил. Румяная физиономия моряка поблекла от усталости.

– Что, Дмитрий Иванович, не спится? – с неубедительным интересом спросил моряк, пробираясь мимо прижавшегося к переборке Мушкетова к люку.

– Да я уже, признаться, выспался, – ответил молодой геолог, пытаясь понять, зачем вообще выбирался из каюты. Конечно, там душно и тесно… но в кают-компании не лучше, а на палубу в шторм лучше не соваться.

Шульц одобрительно мотнул головой.

– Однако. Ночью штормило немного.

– А сейчас? – полюбопытствовал Мушкетов.