Сергей Саканский - Искатель. 2009. Выпуск №10 Страница 50

В колонии целую неделю продолжался шмон. Перевернули все кровати, обыскали все станки в цехах, столы в заводоуправлении, залезли в вытяжные трубы в столовой, разобрали до винтика компьютер, отдирали даже обивку со стульев, но тщетно.

А меня перевели в казарму.

Однажды за мной пришли, дали пять минут на сборы, провели мимо окон техотдела, где хранился пакет с векселями. Я мысленно простился с ценными бумагами:

— Ждите меня, голубки!

Меня не покидала надежда вернуть их себе.

Утолкали в автозак и куда-то повезли.

Когда автозак остановился и распахнулась дверца, я увидел двор следственного изолятора.

Почему меня привезли сюда, до меня дошло, когда я оказался на очной ставке с Шатуном.

— Это все он, он, — вырвалось у Шатуна. — Он меня послал… Он меня заставил… Он хапнул…

— А ты? — огрызнулся я.

На очной ставке я узнал, что крестьяне обратились в правоохранительные органы. Их погоняли по милициям, прокуратурам, арбитражным судам, и вот делом занялся следователь.

Следователь мне рассказал, что когда Рыбакова нашли где-то за Уралом и сказали ему, что Фока Семен Борисович зэк и отбывает наказание, у него помрачилось сознание и он с нервным расстройством угодил в психушку. До сих пор лечится в суицидном отделении и беспорядочно кричит:

— Трактора… Аэробусы… Китай… Инфаркт… ФСБ…

В камере со мной оказались такие же сокамерники, которых было полно в зоне: хулиганы, грабители, наркоманы, убийцы. Меня мучило такое соседство и вдвойне гнало на свободу. Я искал пути, как выбраться отсюда.

Долго в голову ничего не приходило, пока…

Под моей койкой поселился парень, у которого назревал суд по краже.

Почитав его обвинительное, я сказал:

— Хочешь всю оставшуюся жизнь прожить не у себя в Сапоговке, а за границей на Канарах?

— Еще бы! — загорелся парень.

— Дам тебе сто тысяч, только ты…

О таких деньгах парень не слышал. Им в колхозе платили по три сотни рублей в месяц, и то нерегулярно.

Я дал ему расписку.

Для верности вечером сыпнул ему в чай снотворного, переложил его на свою верхнюю койку, а сам лег на нижнюю.

Когда за ним пришли:

— …на суд!

С койки поднялся я.

И направился к выходу.

Никто из сокамерников не вымолвил и слова: все были прицикнуты. Понимали, что, возмутись кто, я бы не оставил на том живого места.

У каждой звякающей железом двери спрашивали:

— Фамилия?

Я знал фамилию парня и отвечал.

— Имя? Отчество?

Я снова отвечал.

— Родился?.. Проживал?..

Все это я прочитал в обвинительном заключении и легко говорил, не вызывая ни у кого сомнения. Внешне мы были с ним похожи.

Уже на выходе во двор следственного изолятора в мое лицо вгляделся дежурный капитан, но у меня не дрогнул ни один мускул.

Конвойным было не до выяснения, кто я, и меня довезли до суда.

Судья спросила, как спрашивали в следственном изоляторе: фамилия, имя, отчество, родился…

— Что окончил?

Я чуть не ляпнул:

— Московский физико-техни…

Но тут же поправился:

— Сапоговскую восьмилетнюю школу…

Судья:

— Признаете себя виновным в краже?

— Признаю, — ответил я, потупив голову.

— Расскажите, как все было.

Я рассказал то, что прочитал в обвинительном заключении, что зашел в коровник, увидел телёнка, накинул ему на шею веревку, вывел… Должен вам признаться, что я ни разу в жизни не прикасался не только к теленку, но и к корове, козе, барану…

Судья была удовлетворена: не надо было ничего доказывать.

Выступил прокурор, который за то, что я «раскаиваюсь в содеянном», «способствую установлению истины», просил назначить мне наказание условно.

Адвокат, которого ни я, ни парень, что остался в камере, — это был адвокат по назначению — не видели, согласился с прокурором.

После слов судьи:

— …Приговорить… Возможно исправление без отбытия наказания… Считать наказание условным… Освободить в зале суда…

Щелкнул замок наручников.

Я оказался на свободе.

Свобода! Разве мои чувства передашь? Когда столько лет парился за решеткой, пахал в цеху, мучился, столько положил сил, чтобы преодолеть колючую проволоку, и вот наконец-то я дышу полной грудью!

Что-то разогнулось во мне, и спустя несколько минут я уже был вне видимости конвоя.

Конвой на автозаке поехал отдавать документы в изолятор. Милиционеры радовались тому, что не пришлось до вечера куковать со мной в суде, а потом везти меня обратно.

Я понимал, что через час-другой в изоляторе спохватятся и подымется переполох. Конвой отдаст документы, пройдет проверка, и тайное сделается явным.

Вставал вопрос: что делать?

Куда податься?

К Бурышеву? Но зачем? Полмиллиона он вернул крестьянам во время следствия…

В зону, забрать векселя?

Но разве сумел бы я сделать шаг по колонии, в которой меня знала каждая собака.

Подкараулить Пони?

Он сразу бы клюнул! Но вот отдал ли бы мне векселя, это было сомнительно…

И я, пока не стемнело, поспешил на вокзал… Надо было скорее убираться из Воронежа.

На Украину, решил я. А там достану украинский паспорт — и в Чехию! И за дело! Хватит прозябать…

Мои должники — новоявленные домовладельцы — ждали своей очереди…

Но как двигаться в черной робе?

На ближайшей стройплощадке в бытовке снял с вешалки рубашку, брюки, повесил на крючок робу и, захватив ботинки, оставил свои. Я почувствовал при этом, как горят щеки. Замечу, я воровал впервые в жизни. До этого я только проучал лохов и проходимцев, но никогда не крал.

Попросил пожилую проводницу пустить меня в тамбур поезда, уходящего на юг.

— Уголь мне для печки натаскаешь? — спросила она.

Я согласился.

Знал, что на станции Чертково с одной стороны железнодорожного пути территория России, а с другой — Украины.

Искать другой дороги не надо. Только сверни с перрона направо по ходу поезда.

Я приник головой к стеклу и забылся. Мне рисовался Крещатик в Киеве, Карлов мост в Праге, Статуя Свободы в Нью-Йорке…

Какой шок пронизал меня, когда в тамбур покурить вышел…

Кто бы вы думали?

Не поверите.

Я тоже своим глазам не поверил.

Шатун.

Футбольная команда ехала на матч.

— А, попался, — зашипел Шатун. — Ребята! Это мошенник! Мочите его!

— Обижаете, и ни какой я не мошенник! — возмутился я.

Но меня сбили с ног. И уже удары защитников, полузащитников, нападающих посыпались не по мячу, а по моим бокам.

— Сволочь! Я из-за тебя… — летело с губ Шатуна.