Михаил Грешнов - Эхо (Сборник фантастических рассказов) Страница 50

— И с такими имеем.

— Вы помогаете им?

— Пытались.

— Ничего из этого не получилось? — спросил Володя, основываясь на личном опыте.

— Не получилось, — ответил робот.

— Почему?

— У каждой цивилизации своя история, свое развитие. У разумных существ своя психология. Они не терпят вмешательства, не любят советов. Или используют все не так. Вмешательство не приводит к хорошему, пока цивилизация не созрела, — пока существуют воины.

И все же, рассуждал Володя, как же так — не помочь? Хотя бы в развитии науки, техники, ухватился он за новую мысль. Если китяне сумели перебросить кибера к нам на Землю, они обладают могучей техникой, ушли вперед и помочь им нам ничего не стоит. Ах ты, жалко нет времени! А надо подойти к вопросу не сгоряча, ведь в самом деле можно выпросить такое, что может пойти во вред. Недаром предупреждал кибер, говорил о несозревшей цивилизации. Разве мы можем сказать, что у нас созревшая цивилизация? Испытания атомных бомб… Володя мучительно напрягал мысль, чем бы могли помочь нам китяне, — его не покидало желание облагодетельствовать человечество.

Стрелка незримо бежала по циферблату, отмеряя последние минуты их разговора. Странного разговора, — опять отметил Володя. Никому на Земле, наверно, не приходилось вести подобного разговора. Володя посмотрел на кибера. У того в глазах все так же понимающе и спокойно работал свет. «Наверно, он чувствует мою растерянность», — подумал Володя. Сколько у них еще времени? Стрелка беспощадно отсчитывает секунды… О чем они говорили? О помощи. Разве не могли бы китяне помочь человечеству? В космонавтике, в медицине, в биологии — во всем решительно.

— Я могу помочь тебе лично, — сказал Гарсон.

— Как? — спросил Володя.

— Дай карту местности.

Володя раскрыл планшет и вручил роботу карту.

— Карандаш… — попросил тот.

Володя дал ему карандаш. Робот выбросил из корпуса другую руку и, ловко держа карандаш, мгновенно покрыл карту химическими значками. Володя с изумлением увидел, что котловина изобилует элементами чуть ли не всей таблицы Менделеева. Вот и доказательство, думал он, — карта, заполненная рукой робота! Иначе, кто поверит во встречу?

— На, — сказал робот, подавая Володе карту. — И отойди подальше.

Володя отошел и стал наблюдать. Убраны руки, согнуты ноги, — впервые Гарсон сел на округлый киль.

— Прощай, — сказал он Володе.

Еще мгновенье — и в свете гаснущего костра абрис робота затуманился; стал таять и расплываться, как льдинка на горячей плите. Только зеленые озерца глаз не хотели тускнеть и все так же, играя светом, смотрели на мир, пусть не устроенный, не созревший, но, по мнению Володи, все же хороший. Но вот и зелень исчезла. Между камнями, где Володя впервые увидел робота и где робот, облюбовав местечко, сидел три дня, не было ничего. Ничего. Остались только воспоминания и карта, заполненная удивительным кибером. Все-таки есть доказательства встречи, есть!

Володя подбросил хворосту в костер и принялся разглядывать карту. Но удивительно, — почерк на карте был точно Володин, до последней завитушки и запятой! Даже s, латинское s, которое Володя писал с немыслимой закорючкой, было — точно! — Володино и никого другого; ребята ведь знают! Карта была составлена рукой Володи, и никому — тем более скептику Выдрину — не докажешь, что над ней потрудился китянский робот. В досаде Володя прикусил губу.

Потом Володя стал собирать рюкзак: делать в котловине ему было решительно нечего. Завтра он пойдет в лагерь, к своим. Семьдесят километров — это двенадцать часов ходьбы, если не останавливаться. Володя постарается уложиться в срок — без перекуров и отдыха.

СУДНЫЙ ДЕНЬ ЮДЖИНА МЭЛЛТА

Юджин Мэллт личиый консультант Президента по ядерным испытаниям, был удовлетворен. Серия испытаний закончена. Особенно впечатляющим был взрыв в Атакаме. Ад! Настоящий ад!..

А в общем, блестяще! Теперь Мэллт сделает доклад Президенту, и, пока дипломаты поведут болтовню о прекращении, запрещении и — самое модное ныне словечко — замораживании и пока говорильня будет продолжаться до судного дня, Мэллт отдохнет на пляже, на Калифорнийском побережье.

Он очень устал, Юджин Мэллт. Напряжение нервов!.. Хотя бы с «Пепитой». Семьдесят мегатонн — и вдруг часовой механизм — будто сорвался с цепи: стрелки закружились вперегонки. Но ведь с часами соединяется вся эта… требуха! Какой вид был у коллеги Симпсона — волосы ощетинились на затылке!.. При воспоминании о «Пепите» Мэллт чувствует сердцебиение. Как он заорал, Симпсон: «Бежим!..» — как будто можно убежать от вулкана… А вот он не сдал, хвалит себя Мэллт. Сорок минут копался в «Пепите», пока не вынул из ее нутра проклятые часы.

После, за стаканчиком бренди, Мэллт позволил себе расслабиться — предался воспоминаниям: «Одиннадцатая бомба, — говорил он: — Невада, Бикини, Энвветок — хорошие удары, Симпсон!! Но этот будет отличный. Вспомните мое слово!» При этом Мэллт держал стакан перед собой — Симпсон поставил стакан на стол: руки у него дрожали. В груди Мэллта, признаться, витал холодок — он ведь тоже из плоти и крови. Но Симпсону он показал, что такое выдержка…

Теперь Мэллт уезжает в отпуск, у него четыре месяца отдыха.

Дорога вьется среди холмов. По обе стороны от дороги — пустыня, притихшая, с разорванным сердцем. Испытания проводились в сердце пустыни «The Heart of Desert». И сердце ее разорвано. Чудовищный кратер лежит в песках. К нему подойти нельзя: сто восемьдесят постов охраняют его по окружности.

Пусть охраняют. Мэллт спешит на аэродром. Багаж он отправил утром и теперь мчит на «виллисе». Без охраны: можно же проскочить без прихвостней в серых шляпах!.. Мэллту нравится, когда он один.

Вечер. Солнце скосило глаз и, кажется, замерло, наполовину погрузившись в пески. Вершины холмов покраснели, тени густо-лиловые, как на абстрактной картине. Мэллт любит абстракцию и не любит пустыниза полгода она успела ему осточертеть. Наедине приятно подумать о семье, о дочках. Дочерей у Мэллта две: Юдифь и Далила, четырех лет и пяти. Имена он подобрал сам из библии — он ведь набожный человек и примерный отец, Юджин Мэллт. Но если его спросить, зачем он произвел двух маленьких крошек в мир, где страшные бомбы разрывают сердце пустыни, он ответит, что крошкам ничего не грозит. Его имя в первом номенклатурном списке. Семье обеспечено место в генеральном убежище на глубине двух тысяч футов, с плавательным бассейном, цветами и прочим комфортом. Две тысячи футов!.. С удовольствием Мэллт затягивается сигарным дымом. Последние испытания направлены в глубину. За океаном тоже бомбоубежища. Говорят, что они на глубине тысячи семисот футов. «Пепита» дала кратер в тысячу семьсот футов!.. В багаже Мэллта фотографин. Не только к отчету — для его личных альбомов. На каждую бомбу альбом. Есть на что посмотреть… Мэллт бросает окурок сигары. Ветер оставляет на манжете частицу пепла. Белый манжет, черный пепел… Черный — как выжженная земля. Фотографии у Мэллта цветные, на лучшей пленке. И везде в центре черный неистребимый цвет. По ночам он снится Юджину Мэллту… И все-таки — тысяча семьсот футов. Отлично! Если заглянуть в душу Мэллта, он даже немножко желает судного дня сейчас, на своем веку. День он переживет — на то есть бомбоубежище. А потом он в числе немногих избранных будет основателем новой расы. Бог сотворил людей, Юджин Мэллт сотворит будущее…