Левон Хачатурьянц - Здравствуй, Фобос!(Науч.-фант. хроника — «Путь к Марсу» - 3) Страница 50

Клаус Шварцкопф, притаившийся между цилиндрами форсунок рядом с кожухом главного реактора, не видел вокруг себя ничего, кроме сплошного металла. Но он отлично знал: именно сейчас сопло двигателя повернуто к Фобосу и в точности под ним расположена та самая группа кратеров. Каменный цирк, скрывающий тайну, буквально на расстоянии протянутой руки…

На секунду сжалось сердце. Все же там, в недрах гигантской «картофелины», скрывалось самое удивительное чудо за всю историю человечества. Нечто, возможно, более ценное для науки и для будущего, чем любое другое открытие, чем атомная энергия или теория относительности. Форпост иного мира, наверняка более цивилизованного и мудрого, чем земной, покоряющего межзвездные пространства… Но то была лишь секунда. В фанатичной, наглухо отгороженной от реальности душе Клауса не нашлось места сомнениям. «Юбер аллес», превыше всего. Он выполнит свой долг, чтобы новая, невиданная мощь не попала в руки «комиссаров», не сделала научно-технический перевес социализма решительным и необратимым!..

Более не колеблясь, Шварцкопф отстегнул клапан кармана на груди противорадиационного комбинезона. Достал крошечный радиопередатчик. Только отсюда его сигнал сможет взвести исполнительный механизм. Поэтому пришлось рискнуть и еще раз пробраться к реактору.

Палец у самой сенсорной панели. Сейчас закончится сложная цепь событий, у начала которой, на Земле, — щедрые хозяева Шварцкопфа из Лэнгли… и наверняка другие, очень высоко стоящие лица, о которых он не узнает никогда. Легкое движение, и торпеда, спрятанная в канале запасной форсунки, скользнет через пустую ныне камеру сгорания в сопло, а оттуда, постреливая собственным крошечным движком, помчится к Фобосу. Последняя память о грозной и величественной эпохе атомного противостояния — катализатор распада кремния… На родной планете его так и не решились испытать — боялись, что весь кремний, какой только есть на земном шаре, вступит в реакцию, и очаг разума станет облаком пыли. Что ж, пожертвуем Фобосом! Наверное, это будет поразительное зрелище — мгновенное исчезновение спутника Марса со всеми его лавовыми полями, горами и кратерами, легкое марево на экранах корабля… Мистический ужас космонавтов, замешательство земных наблюдателей. Клаус уже видел завтрашние газетные заголовки: «Вселенная не допустила проникновения в святая святых», «Дерзость русских наказана»…

Он — один из немногих, кто будет знать правду… и помалкивать. Такое знание убивает.

Палец — на панели. Должно пройти пять секунд, чтобы микрокомпьютер «понял»: прикосновение не случайно…

Внезапный резкий удар выбил передатчик из рук Шварцкопфа.

…Предки О'Нейла были родом из Ирландии. Его прабабка затонула на одном из судов, сраженных фашистской торпедой. Молодой инженер не имел того, что можно было бы назвать стройными политическими убеждениями. Он твердо знал лишь одно: на Землю не могут вернуться времена военного кошмара, массовых убийств мирного населения, самолетов с бомбовым грузом над беззащитными городами, концлагерей, окоченелых детских трупиков на снегу перед бараком… О'Нейл прочел немало книг о войнах, о фашизме, просмотрел уйму старых кино- и видеохроник. В свободное время он изучал материалы Нюрнбергского процесса, свидетельства очевидцев о напалмовой и химической «обработке» американцами Вьетнама, леденящие кровь описания событий в Кампучии… Наивной, идеалистически-прекраснодушной была его вера в то, что людям «надоест» взаимное истребление, и однажды они, невзирая на все барьеры — классовые, религиозные и иные, — бросятся друг другу в объятия и будут жить в вечной любви.

Этот бледный, сутулый, большеносый брюнет с развинченными движениями прямо-таки вскипал, услышав хотя бы намек на сожаление о «добром старом времени». Каково же было О'Нейлу столкнуться в дни подготовки к полету со Шварцкопфом, у которого сквозь напускную доброжелательность то и дело проглядывали замашки правнука штандартенфюрера СС! Все эти разговоры об утрате мужества, о «беззубом» человечестве, времени разоружения, о боевых походах и овеянных славой знаменах предков были противны О'Нейлу. Клаус, заметив, что инженер корабельных коммуникаций явно сторонится его и даже выказывает неприязнь, начал изощренно насмехаться над ним. Этого было достаточно. О'Нейл возненавидел Шварцкопфа и стал относиться к нему с подозрительностью. Интуиция подсказывала: человек с подобными взглядами не может просто так, благодаря одним профессиональным достоинствам, оказаться в международном экипаже, рядом с неграми, арабами, «красными»… О'Нейлу показались странными и первая (стоившая лучевой болезни), и вторая экскурсии Клауса к реактору. Технически в них не было никакой нужды. Все системы ядерного двигателя управлялись дистанционно, претензий к «котлу» за время полета не было; в излишнюю добросовестность Шварцкопфа, якобы осуществлявшего регулярный техуход почему-то в одном и том же отсеке форсунок, верилось с трудом. Поэтому когда Клаус отправился через весь корабль к реактору за минуты до запуска «Аннушки», с риском прозевать столь важное событие, О'Нейл отправился следом, уверенный, что тот задумал что-то недоброе…

Тщетно ожидали шифрованного сообщения джентльмены из ЦРУ, собравшиеся на приватной квартире, — о подготовленной операции не докладывали даже начальнику отдела, не говоря уже о «либерале», «президентском хлюпике», возглавлявшем управление. Руководство ударом по Фобосу осуществлялось из совсем другого офиса — оттуда, где сидел и тоже ждал самой важной в своей жизни радиограммы чиновник со слишком естественной шевелюрой и зубами куда лучшими, чем природные…

Было еще и третье место, где проходили напряженные минуты ожидания, — старомодная гостиная «фермерского дома» в центре Нью-Йорка. Хозяин с сигарой во рту покачивался в скрипучей плетеной качалке, чувствуя, что скоро не выдержит сердце. «Папаша-фермер», угробивший добрую часть своего капитала на бессмысленный рейс «Дэниэла Буна», опасался новой неудачи… и неизбежного инфаркта вслед за ней.

И лишь злополучный Майкл Донован, имевший прямое отношение к столь опасному развитию событий, не был ни во что посвящен и ни о чем не подозревал. Надвинув пропотевший стетсон, он подсчитывал дневную выручку игровых автоматов. Шляпа скрывала бледный рубец на виске — последнюю память о том, как свалился Майкл без памяти на палубу яхты «Сказка»… Тогда его, бесчувственного, отвезли в некий, хорошо оборудованный бетонный подвал, сделали два-три укола — и Донован, не приходя в сознание, подробно рассказал и об устройстве аппарата, улавливающего биополе, и о своих разговорах с советскими делегатами. Бедняге конструктору добавили уколов — чтобы забыл все, происшедшее с ним, и более не испытывал дружеских чувств к Сурену и его товарищам. Теперь ему только и оставалось что дремать, толстеть да подсчитывать десятицентовики в павильоне…