Евгений Филенко - Бумеранг на один бросок Страница 51

Во время одного такого сеанса воспоминаний Тельма и объявила о том, что ждет ребенка.

«Шуточки у тебя…» — проворчал было Эйнар, но вгляделся попристальнее в бледное и решительное лицо подруги и понял, что она не шутит. «Послушай, — сказал он. — Зачем здесь ребенок? По-моему, достаточно того, что мы трое мучимся». — «А нельзя ли от него избавиться?» — осторожно спросил Стаффан. «Можно, — сказала Тельма. — Если убить меня». — «Дура! Подлая, эгоистичная дура! — закричал Эйнар. — Как ты могла так поступить?!» Поначалу Тельма решила, что он переживает из-за себя, и уже прицелилась вцепиться ему ногтями в широкую бородатую физиономию, но потом вдруг поняла: он думает о том, как же ребенок будет расти здесь, в «Храме мертвой богини», в проклятом каменном мешке, в вечных холодных сумерках, дышать отравленным воздухом, каждый день видеть одни и те же лица и ничего не знать о Внешнем Мире, кроме чужих воспоминаний. «Вот зачем ты все это затеяла…» — сказал Эйнар и ушел в темноту катакомб. «Мы его никогда не увидим?» — спросил Стаффан и снова приправился заплакать. «Я должна родить этого ребенка, — промолвила Тельма упрямо. — Он спасет нас».

Трудно сказать, что подвигло ее на этот рискованный шаг. Но уж никак не здравый смысл. Кто может сохранить благоразумие, проведя столько дней в наркотическом угаре? Скорее всего, это была отчаянная попытка наполнить их растительное существование хоть каким-то смыслом.

Эйнар не потерялся. Он вернулся, когда наступила ночь, притащил с корабля еще один термоэлемент и целый мешок побитого оборудования. «Утром начнешь восстанавливать сигнал-пульсатор», — сказал он Стаффану. «Я ничего в этом не понимаю», — фыркнул тот. «Ерунда, научишься. Кем ты был до того, как попасть в крофт-группу Акселя?» — «Механиком погодных установок…» — «Значит, все в порядке». — «А ты не хочешь этим заняться?» — «Я был ихтиологом, специалистом по карпообразным. У меня мозги не так устроены» — «А Тельма?» — «У нее настают другие заботы, болван…»

…День, когда ребенок появился на свет, стал сущим кошмаром для всех. Никто из троих не был медиком и, соответственно, никогда не принимал роды в полевых условиях. Процессом руководила сама Тельма, напичкавшая себя обезболивающими — хотя сама атмосфера Убежища и без того была сильным анальгетиком и притупляла болевые ощущения. Спустя три часа бестолковой суеты, с перерывами на обед, родилась девочка. «Почему она молчит?» — обеспокоенно спросил Стаффан. «Ее нужно шлепнуть по попке, — сказала Тельма. — Я где-то читала…» Эйнар тотчас же отвесил младенцу звонкий шлепок. «Что ты делаешь, горилла чертова?! — завопила Тельма. — Ты убьешь ее!» Но малышка молчала. Лишь после пятой попытки она подала голосок. «На, получи, — буркнул Эйнар. — Орет, как оглашенная. Что ты теперь с ней станешь делать?» — «Кормить грудью, — сказала Тельма. — А вы, два долдона, принесите побольше теплой воды». Обескураженные крофты отправились выполнять. Когда они вернулись, то обнаружили, что Тельма спит, прижав девочку к обнаженной груди. «Самая несообразная мадонна, какую я только видел в жизни», — пробормотал Эйнар. «Ей нужно дать имя, — вдруг сказал Стаффан. — У тебя есть какие-то мысли?» Эйнар треснул себя по лбу. «Ни хрена здесь нет вот уже два года, да и раньше избытка не наблюдалось», — проворчал он. Тельма тотчас же пробудилась. «Что вы тут рассуждаете, — усмехнулась она. — Ее зовут Антония. Антония Стокке-Линдфорс». — «Круто, — сказал Стаффан. — Но не слишком ли… длинно?» — «Не слишком. Хотя бы потому, что я не знаю точно, кто из вас, дурней, ее отец. А имя, уж не обессудьте, по ее бабушке со стороны матери». — «Полагается бы со стороны отца», — неуверенно заметил Стаффан. «Которого? — фыркнула Тельма. — Будет так, как я сказала. А теперь уходите оба, дайте мне отдохнуть…»

Если Тельма и собиралась наполнить чью-то жизнь смыслом, то добилась этого лишь применительно к себе. Двое здоровых мужиков оказались полностью не у дел. Быть на побегушках у кормящей матери, да еще со скверным характером, — не повод для оптимизма. Тем более, что никто из них до конца не сознавал себя отцом маленькой Антонии, Возможно, где-то в подсознании каждый пытался переложить родительскую ответственность на другого. Брюзжа и огрызаясь, они принимали посильное участие в пестовании девочки. Эйнар как умел кроил для нее одежки из всего хотя бы отдаленно напоминавшего ткань и сваривал их ультразвуковой насадкой. Стаффан в перерывах между возней с сигнал-пульсатором мастерил немудрящие игрушки. Тельма, и без того не самая ласковая из женщин, понемногу превращалась в деспотичную мегеру. Материнская ноша и для нее оказалась чересчур гнетущей. И только Антония, которая большую часть своего времени проводила во сне, выглядела умиротворенной и всем довольной.

Это даже настораживало.

«Я слышал, грудные дети часто плачут», — робко замечал Стаффан. — «Вот и будь благодарен, что она молчит, — огрызалась Тельма. — Иначе мы с ума бы посходили от детского крика». — «Мы и без того уже сошли с ума, — печально откликался Эйнар. — Этот каменный гроб — негодящее место для младенца. А если она заболеет?» — «С какой стати ей болеть?!» — кипятилась Тельма. «А если она… умрет?!» — «Тогда и нам незачем жить…»

Антония росла очень маленькой, худой и бледной. На ножки она встала на тринадцатом месяце, а первое слово произнесла года в полтора. Правда, никто не разобрал, что она сказала, хотя Тельма уверяла, что это было слово «мама». «Это неправильно, — твердил Стаффан, когда Тельма не слышала. — С ней что-то нехорошо». — «Что с ней может быть хорошего в этом поганом месте? — пожимал плечами Эйнар. — Удивительно, что она вообще живет, ходит и разговаривает…» Эти тайные беседы заканчивались однообразно. «Я надеюсь только на тебя, — говорил Эйнар. — Если ты починишь сигнал-пульсатор, мы позовем на помощь и выберемся отсюда. И этот бред наконец прекратится». Стаффан не отвечал. Он-то совершенно точно знал, что из его затеи ничего не выйдет. Невозможно построить гравигенный двигатель каменным топором, хотя бы и прекрасно обработанным и из отменного кремня.

Тельма все время проводила с дочуркой, не отпуская ее ни на шаг и почти не обращая внимания на бывших собратьев-крофтов. Она запустила волосы, забывала умываться и стала похожа на ведьму. Поэтому и сказки, которые она рассказывала Антонии, по преимуществу были мрачноватые. Быть может, другие в ее памяти попросту не сохранились… Когда она засыпала — а, на счастье, спала она почти все время, — Антония убегала на мужскую половину домика. Молча садилась и смотрела запавшими глазенками на разложенные перед Стаффаном детали и схемы. «Может, подскажешь?» — шутил тот. Девочка не отвечала, а улыбка ее скорее напоминала гримасу маленького тролля.