Фредерик Пол - Врата. За синим горизонтом событий Страница 51

Я снова повернулся к Кларе, которая садилась, не глядя на меня, закрывая рукой рот. Она отняла руку и посмотрела на что-то — зуб.

Я ничего не сказал. Не знал, что сказать, и, по правде говоря, ни о чем не думал. Повернулся и ушел.

Не помню, что я делал следующие несколько часов.

Не спал, хотя физически был крайне истощен. Некоторое время просидел в своей комнате. Потом опять вышел. Помню, с кем-то говорил: кажется, это был турист с Венеры. Рассказал ему, как удивительно интересно и возбуждающе быть старателем. Что-то ел в столовой. И все время думал: я хотел убить Клару. Во мне накопилось столько ярости, и я даже не подозревал об этом, пока она не спустила курок.

Не знаю, простит ли она меня когда-нибудь. Не был уверен в этом и даже не был уверен, что хочу этого. Не мог представить себе, чтобы мы снова стали любовниками. Но наконец я понял, что хочу извиниться.

Но ее в ее квартире не было. Не было никого, кроме молодой полной чернокожей женщиной, с трагическим выражением лица медленно разбиравшей вещи. Когда я спросил о Кларе, она начала плакать. «Она улетела», — всхлипывала женщина.

— Улетела?

— О, она выглядела ужасно. Кто-то, должно быть, сильно избил ее! Она привела Вэтти и сказала, что больше не может о ней заботиться. Отдала мне всю свою одежду… но что я буду делать с Вэтти, когда работаю?

— Куда улетела?

Женщина подняла голову. «Назад на Венеру. На корабле. Он вылетел час назад».

Больше я ни с кем не разговаривал. Кое-как умудрился уснуть один в своей постели.

Встав, собрал все свое имущество: одежду, голодиски, шахматы, ручные часы. Браслет хичи, который подарила мне Клара. Пошел и все продал. Снял все оставшееся со счета, всего набралось четырнадцать сотен долларов с небольшим. Я пошел в казино и все деньги поставил в рулетке на номер 31.

Медленно вертелся большой шар: зеленый цвет, ноль.

Я пошел в контроль полетов и записался на первый же вылетающий одноместный корабль. Спустя двадцать четыре часа я был в космосе.

23

Что вы на самом деле испытываете к Дэйну, Боб?

— Что я могу к нему испытывать? Он соблазнил мою девушку.

— Старомодный способ выражения, Боб. И ведь это произошло очень давно.

— Конечно. — Мне приходит в голову, что Зигфрид поступает нечестно. Он устанавливает правила игры, но не играет по ним. Я возмущенно говорю: — Кончай, Зигфрид. Конечно, это случилось давно, но для меня недавно, я никак не могу выбраться из этого. У меня в голове это все еще совершенно свежее. Разве не это ты должен делать? Вытаскивать на поверхность все старое, чтобы я мог выбросить его и больше не мучиться?

— Мне все же хотелось бы знать, почему вы считаете это совсем свежим, Боб.

— Боже, Зигфрид! — У Зигфрида один из периодов глупости. Я считаю, что он не может справиться с новой информацией. Если подумать, он всего лишь машина и не может делать ничего, на что не запрограммирован. В основном он реагирует на ключевые слова, разумеется, обращая некоторое внимание и на их значение. А что касается оттенков, выражаемых в голосе, их он определяет по сенсорам и по натяжению ремней, которые дают ему представление о степени моей мышечной активности.

— Если бы ты был человеком, а не машиной, ты бы понял, — говорю я ему.

— Может быть, Боб.

Чтобы вернуть его на правильную дорогу, я говорю: «Правда, что это случилось давно. Не понимаю, зачем ты об этом спрашиваешь».

— Я хочу разрешить противоречие, которое улавливаю в ваших словах. Вы говорили, что не реагируете на то, что у вашей подруги Клары были интимные отношения с другими мужчинами. Почему же так важно, что у нее они были с Дэйном?

— Дэйн неправильно обращался с ней! — И, добрый Боже, это правда. Он оставил ее застрявшей, как муху в янтаре.

— Это из-за того, как он обращался с Кларой? Или из-за чего-то между Дэйном и вами, Боб?

— Никогда! Никогда ничего не было между Дэйном и мной!

— Вы сказали, что он бисексуал, Боб. А как ваш полет с ним?

— У него для забав было еще двое мужчин. Не я, парень, не я, клянусь! Не я. Ох, — говорю я, стараясь успокоиться, чтобы проявлять только слабый интерес к этой глупейшей теме. — Разумеется, он раз или два подступал ко мне. Но я ему сказал, что это не в моем стиле.

— В вашем голосе, Боб, — говорит он, — кажется, отражается больше гнева, чем в словах.

— Будь ты проклят, Зигфрид! — На этот раз я сержусь по-настоящему, признаю. Едва могу говорить. — Не приставай ко мне со своими нелепыми обвинениями. Конечно, я позволил ему раз или два обнять меня. Но не больше. Ничего серьезного. Просто оскорблялся, чтобы провести время. Он мне нравился. Рослый красивый парень. Становится одиноко, когда… что это?

Зигфрид издает звук, как будто откашливается. Так он прерывает, не прерывая. «Что вы сказали, Боб?»

— Что? Когда?

…………………………………………………………………………..

ОТНОСИТЕЛЬНО ЕСТЕСТВЕННОЙ СРЕДЫ ОБИТАНИЯ ХИЧИ

В. Знает ли кто-нибудь, как выглядел стол хичи или любой хозяйственный предмет?

Профессор Хеграмет. Мы даже не знаем, как выглядел дом хичи. Не нашли ни одного. Только туннели. Как ветвящиеся шахты с отверстиями, ведущими в комнаты. Они любили большие помещения в форме веретена, заостренные с обоих концов. Здесь одно такое, два на Венере, вероятно, остатки еще одного на планете Пегги.

В. Я знаю, какова премия за открытие разумной жизни, но какова премия за открытие самих хичи?

Профессор Хеграмет. Вы только найдите одного. А потом называйте свою цену.

……………………………………………………………………

— Когда говорили, что между вами ничего серьезного не было.

— Боже, не знаю, что я сказал. Ничего серьезного не было, вот и все. Я просто забавлялся, чтобы провести время.

— Вы не использовали слово «забавлялся», Боб.

— Нет? А какое слово я использовал?

— Вы сказали: «я оскорблялся», Боб.

Я настораживаюсь. Чувствую себя так, будто неожиданно обмочился или обнаружил, что у меня расстегнута ширинка. Выхожу из своего тела и смотрю на свою голову.

— Что значит «оскорблялся», Боб?

— Послушай, — говорю я, смеясь, на меня это подействовало, — настоящая фрейдистская оговорка, правда? Вы, парни, очень внимательны. Мои поздравления твоим программистам.

Зигфрид не отвечает на мое вежливое замечание. Ждет, чтобы я немного потомился.

— Хорошо, — говорю я. Чувствую себя очень открытым и уязвимым, живя моментом так, будто он длится вечно, как у Клары, застрявшей в ее мгновенном и бесконечном падении.