Артур Дойл - Затерянный мир (сборник) Страница 51

Потом они потащили нас в лес. Винтовки и другие предметы, назначение которых для них было неизвестно, они не тронули, но зато прихватили всю не заключенную в консервных банках провизию. Нам с Саммерли пришлось туго. Видите как исцарапана моя физиономия и изодрана одежда. Это оттого, что они волокли нас напрямик, не разбирая дороги, не разбирая дороги, через колючие заросли. Им-то самим хоть бы хны, — у них шкура дубленая. Челленджер и здесь оказался именинником. Четверо обезьян подняли его на плечи и понесли с почестями, словно римского императора.

— Тише! Что это? — Вдалеке раздавались какие-то щелчки, напоминавшие танец с кастаньетами.

— Это они. Отправились по наши души. Рыщут, — шептал Рокстон, вкладывая патрон в затвор второго двуствольного «Экспресса». — Заряжайте все стволы. Живыми мы им не дадимся. Пусть не надеются. Ишь, как визжат, я уже научился понимать их настроение. Сейчас они ликуют. Ну, ничего, пусть немного потешатся. Посмотрим, что они запоют, когда мы им дадим понюхать пороха?

«Держась за ружье из последних сил,

Средь мертвых и тех кто в агонии…»

Т-с, кажется, замолкли.

— Нет, немного слышно, но где-то далеко.

— Пусть себе ищут, главное, чтобы они не заметили нас раньше, чем мы — их.

Так на чем я остановился? Через какое-то время они дотащили нас до широкой поляны над самым обрывом. Она окружена густой рощей, где у них построен настоящий город. Представьте себе около тысячи домиков из веток и листьев, размещенных в кронах больших деревьев. Отсюда это в милях трех-четырех вон в ту сторону. Грязные твари ощупали нас с ног до головы. Кажется, я никогда после этого не отмоюсь. Они крепко нас связали. Тот «красавец», что управлялся со мной, в искусстве вязать морские узлы может посоперничать с заправским боцманом. Потом нас бросили на спину под дерево и приставили мохнатого мордоворота — часового с огромной дубиной. Когда я говорю «мы», речь идет, естественно, обо мне и Саммерли. Челленджера же подняли на ветки плодового дерева, где он, устроившись на удобной развилке, имел возможность есть ананасы, или Бог знает, что там еще, наслаждаться жизнью и от щедрости души сбрасывать вниз кое-что от своей вегетарианской трапезы и для нас. Надо отдать ему должное, наш бородач держался великолепно. Во-первых, он замечательно управляет своим тяжелым телом, а с ветки лазает не хуже вас. Улучив момент, он ухитрился спустится на землю, как будто за выпущенным из рук плодом, и, оставаясь незамеченным увальнем с дубиной, быстро ослабить узел на моих руках. Он хотел то же проделать и с Саммерли, но часовой уже повернулся к нему, и тот, с наглой улыбкой подобрав упавший плод, самостоятельно опять вскарабкался на ветку. Вскоре на этом же дереве появился его мохнатый двойник, оказавшийся, как выяснилось позднее, вожаком всего стада. Со стороны они выглядели как близкие родственники. Хитрый Челленджер непрестанно улыбался, ловко разыгрывая перед звериным вождем дружелюбие и напевал:

«Звени, звени, мой колокольчик».

Будь мы сторонними наблюдателями, мы наверное смеялись бы заметив, как этот незамысловатый мотивчик поднимает у обезьяны настроение. Но нам в ту минуту было не до смеха. Предчувствуя близкий конец, мы могли утешить себя только надеждой на то, что вам, милый юноша, оставшемуся на свободе, удастся сообщить о нашей судьбе на большую землю. Так-то вот.

А теперь я вам расскажу кое-что еще более удивительное. Вы сказали, что обнаружили на Земле Мейпла Уайта следы человеческого присутствия: пещерные огни, западни и тому подобное. Так вот, мы имели печальное удовольствие этих людей видеть. До чего же жалко выглядели эти низкорослые, краснокожие людишки, запуганные, израненные, избитые. Оно и понятно. По всей вероятности туземцы контролируют восточную часть плато, там, где вы видели пещеры, а западная и северо-западная находится во власти обезьянолюдей. Между ними с незапамятных времен существует кровная вражда. Вчера обезьяны захватили в плен двенадцать индейцев и привели их в свой город. Как страшно было на них смотреть. Изодранные, избитые с переломанными носами, с оторванными ушами, искусанные и изрезанные когтями, они едва волочили ноги. Двоих обезьяны тут же убили, после чего у одного мертвого зачем-то отгрызли руку. Вот уж тошнотворное зрелище. Саммерли потерял сознание. Челленджер держался из последних сил. Оставшиеся пока в живых пленники вели себя молодцами: ни крика ужаса, ни — ярости, достойная, мужественная покорность судьбе и ничего больше. Ну вот, кажется, затихли совсем.

Я напряг уши. Ничего, кроме птичьего щебета. Лорд Джон продолжал.

— Да уж, вы, по крайней мере, дважды можете благодарить судьбу, дорогой мой. Первый раз за то, что ушли ночью бродить по лесу, иначе лежать бы вам сейчас связанным, как Саммерли, под пальмой, а второй раз за то, что им в последнюю ночь вздумалось охотится на индейцев. Они так этим увлеклись, что попросту о вас забыли. Вы были правы, почувствовав, что за нами кто-то все время с первого дня следил. Их наблюдатели постоянно прятались в ветвях гингко. Конечно, они уже успели нас хорошо запомнить и, обнаружив, что одного человека не хватает, могли учинить повторный налет на наш лагерь; но, повторяю, слишком увлеклись пленением индейцев, — именно поэтому сегодня с утра разбудил вас я, а не обезьяны. То, что я вам рассказал, пока лишь цветочки. Послушайте, что было дальше. Такое не пригрезится даже в кошмарном бреду. Помните бамбуковые заросли у подножья горы, где мы нашли скелет американца. Они находятся как раз на дне обрыва под городом обезьян, и обезьяны вдоволь поиздевавшись над пленниками, в конце концов, их сбрасывают в пропасть. Думаю, что в этом бамбуке, если немного поискать, найдутся сотни человеческих скелетов. У обезьян на краю обрыва даже оборудован своего рода церемониальный плац, эдакий трамплин в бездну. Каждую жертву они по очереди кидают с обрыва и с интересом следят, как она упадет: расплющится ли в блин, упав на плоский камень, или напорется на бамбуковый кол. Нас они тоже подтащили к краю площадки, давая возможность полюбоваться чудовищным ритуалом. Первые четверо индейцев, сброшенные с обрыва, повисли на стеблях бамбука, пронзенные ими, как куски шашлыка. Жуткий, инфернальный, и в то же время чем-то завораживающий спектакль. Мы, не в силах оторваться, наблюдали за каждым падением, заканчивающимся мгновенной смертью, и каждый из нас всякий раз думал: «следующий — наверное — я».

Но на том представление прервалось. Оставшуюся шестерку индейцев они оставили на завтра, то есть на сегодня, и, наверное, гвоздем программы предстояло выступить нам. За Челленджера поручится не могу, возможно, ему и на этот раз удалось бы заполучить спасательные привилегии. Но нам с Саммерли уже было несдобровать. Это — точно. Я принялся как можно хладнокровнее обдумывать создавшуюся ситуацию в поисках спасения. Во-первых, определил, что в любых действиях могу рассчитывать только на себя. От обеих профессоров не было никакого толку. Вы только представьте себе, чем занимались наши полоумные рыцари науки: всякий раз, когда им удавалось, они спорили, к какому подклассу приматов следует отнести захвативших нас в плен рыжешерстых бесов. Челленджер утверждал, что они — яванские дриопитеки, а Саммерли с пеной у рта доказывал, что мы имеем дело с классическими питекантропами, словом, — совсем спятили.