Дэн Симмонс - Фазы гравитации Страница 52

– Принято.

Дейв свернул по узкой дороге на северо-восток, в каньон. Проскакав по рытвинам с четверть мили, джип выехал на ровную дорогу.

– Тангаж и рыскание в норме, – отрапортовал Дейв. – Ожидаем режим Один-Чарли.

– Есть Один-Чарли.

Колеса прогрохотали по решетке над ямой у ворот пастбища, кусок угля выскочил из мешка и исчез в туче пыли позади.

– Внутренний двигатель отключился по расписанию. Переходим к отделению ступени. – Правое колесо подпрыгнуло на булыжнике, кепка с надписью «Борт номер полтора» слетела с головы Дейва и закатилась под мангал. – Отстрел произведен.

– Принято.

За крутым поворотом начинался подъем в гору. Дейв переключился на вторую скорость, затем на первую.

– Готовность к отделению второй ступени. – Дорога превратилась в узкую полоску. С одной стороны были огромные валуны, с другой – отвесный обрыв.

– Принято, – ответил Бедекер. – ГБТ.

– ГБТ, – подтвердил Дейв.

Миль шесть они катили вдоль голых каменистых гребней, спускались в каньон и снова взбирались на плоские горные плато. Через полчаса Дейв свернул с тропы на дорогу из гравия, впереди показалось ранчо. Проехав пустой выгон для скота, джип продрался через заросли кустарника и остановился перед заброшенным деревянным строением, за которым виднелись амбар и несколько хозяйственных построек поменьше.

Бедекер вылез из машины и пошел вслед за Дейвом, осторожно ступая по хрустящей траве и высматривая змей. Выбитые окна, лестница без перил, обвалившаяся терраса – дом стоял необитаемым целую вечность, хотя строился с любовью и знанием дела. Террасу, уцелевшую по трем сторонам, украшала деревянная резьба, внутренняя отделка поражала тщательностью, а центральный камин был аккуратно сложен из больших камней.

– Давно тут никого? – спросил Бедекер, переступая на кухне через кучу осыпавшейся штукатурки.

– Папаша скончался в пятьдесят шестом, – ответил Дейв. – Потом тут еще раза два менялись хозяева, но ни у кого дело не пошло. Земли маловато… Отец так и не решил, кем ему быть – фермером или скотоводом. Для фермы не хватает воды, а для нормального ранчо – пастбищ.

– А тебе сколько было, когда он умер?

Дейв отхлебнул пива, глядя в кухонное окно.

– Семнадцать. Это было первое лето, когда я не приехал, у меня уже была девушка и работа в Талсе, не до того стало. – Он швырнул пустую банку в раковину. – Пошли выйдем, покажу кое-что.

Сарай тоже строился основательно. Бедекер разглядел на чугунных петлях дверей клеймо: «Лебанон, Пенсильвания, 1906 год». За амбаром и сарайчиками начиналось поле, и Бедекер снова вспомнил о змеях, но Дейв вскоре остановился и показал на обширную круглую впадину посреди пастбища.

– Озеро Кут-Лейк, – усмехнулся он.

Присмотревшись, Бедекер понял, что холмик, на который они поднялись, когда-то был частью восточного берега. Гнилые доски под ногами выстилали желоб оросительной канавы, а у высохшей промоины виднелись остатки запруды. Еще одно старое русло начиналось у западного конца впадины, где над бывшим берегом, заросшим сорняками, нависали ветви тополей.

– Ричард, ты когда-нибудь задумывался, какую часть жизни мы тратим, чтобы оправдать ожидания умерших?

Бедекер глотнул пива, глядя на друга. Тот присел на камень, сорвал стебелек подлиннее и сунул в рот.

– Мы даже не представляем себе, сколько усилий тратим, чтобы их порадовать, – продолжал Дейв. – Не осознаем. – Он кивнул на заросли кустарника. – Вон там мы привязывали наш старый плот. Глубина в том месте была всего семь-восемь футов, но купаться на южной стороне мне не разрешалось, потому что там легко было запутаться в водорослях. Папаша расчищал дно каждый год, но к лету все зарастало снова. Еще до моего рождения там утонула одна из его охотничьих собак. И вот однажды, мне тогда было лет девять, мой пес прыгнул в воду, чтобы забраться на плот, и тоже запутался.

Дейв помолчал, жуя травинку. Солнце почти село, тени тополей протянулись через мертвый пруд.

– Блэки был почти лабрадор, отец подарил мне его, когда я родился, и это было для меня важно. Он оставался моим, даже когда родители разъехались, и я стал приезжать только на лето – в Талсе для собаки не было места. Блэки весь год ждал этих двух с половиной месяцев. Не знаю, но почему-то для меня было очень важно, что мы одного возраста, так уж вышло. Так вот, утром я закончил работу по дому и лежал на плоту, подремывая, как вдруг услышал, что Блэки плывет ко мне. Потом плеск затих, я поглядел, но на воде никого не было, одни круги. Мне сразу стало ясно, что случилось, и я, не раздумывая, прыгнул в воду. Вынырнул, услышал, как отец что-то кричит со двора, но тут же опять нырнул, и так несколько раз. Проталкивался через водоросли, застревал, выпутывался и снова нырял. Дно илистое, ноги вязнут в тине, в мутной воде ничего не видно, нос и рот забиты вонючей грязью. Отец орал с берега, но я все нырял – и наконец, когда почти потерял надежду, не увидел, а просто нащупал Блэки. Он лежал на самом дне и уже не двигался. Воздуха не хватало, но я не стал всплывать, обхватил пса и стал отчаянно расталкивать траву, потому что знал – если выпущу его хоть на секунду, то больше не найду. Выбился из сил, наглотался грязной воды, чуть не задохнулся, но не хотел возвращаться без Блэки. Каким-то чудом подтащил его к мелководью, и там отец выволок нас обоих на берег. Орал, матерился и одновременно причитал надо мной, а я ревел, откашливал воду и пытался заставить пса дышать. Он был такой неподвижный и тяжелый, я просто чувствовал, сколько в нем воды, и был уверен, что он мертвый, но все давил и давил ему на ребра – и вдруг он зашевелился, из него фонтаном пошла вода, наверное, с полведра… заскулил… задышал…

Дейв вытащил изо рта изжеванную травинку и отбросил в сторону.

– Думаю, никогда в жизни я не был счастливее, – продолжал он. – Папаша долго ругался, грозился исколотить до полусмерти, если еще раз полезу туда, но я знал, что он мной гордится. Когда мы потом однажды были в Кондоне, я слышал из машины, как он рассказывал обо мне своим друзьям – гордился. Только сам я радовался не столько из-за отца, сколько… Знаешь, Ричард, я много думал об этом, когда летал во Вьетнаме с санитарной службой, и понял, в чем дело. Война эта была не по мне, боялся я до чертиков и понимал, что когда мои дела выйдут наружу, с карьерой будет покончено. Я ненавидел тамошний климат, насекомых и прочее… но тем не менее был счастлив! И только потом понял, что мне нравилось – спасать людей. Казалось бы, все против этих несчастных, у них ни единого шанса спастись, и тут прилетаю я на своей гребаной вертушке и вытаскиваю прямиком из ада – просто потому, что так хочу…