Альфред Бестер - Дьявольский интерфейс (The Computer Connection) Страница 53

В ту страшную ночь я бы отказался от дальнейшей борьбы, если бы не мысль о презрении, которым меня обольют Гилель и Натома, когда узнают о моем малодушии. Поэтому на следующее утро я решил вернуться в Тщикаго. Однако самолет, в который я сел, был захвачен террористами и посажен в городе Каннибал, штат Миссури. Там представители авиакомпании рассыпались в извинениях перед пассажирами. Нас посадили в самолет, следующий специальным рейсом в Тщикаго. Но электронный автопилот что-то там напутал, и мы приземлились в Дулуте. Опять служащие авиакомпании изощрялись в извинениях и переводили пассажиров на борт другого лайнера.

Но на этот раз Гинь проявил смекалку. Стало быть, меня хотят держать подальше от Тщикаго? Ладно. Я купил билет на челнок до Буффало — и электроника милостиво дозволила мне доехать туда без приключений.

И вот я оказался у дальнего конца резервации Эри — и мог передохнуть. Тамошние ворота охранял один из моих тотемических братьев, бывший у меня на свадьбе, — он узнал меня, заулыбался, четырежды постучал кулаком по кулаку, посадил меня в вертолет и доставил в мраморный викиап Угадая.

Должно быть, вид у меня был еще тот. Мамочка лишь раз взглянула на меня, прижала к своим сдобным телесам и залилась слезами. Она раздела меня

— как куклу, выкупала, уложила в постель, стала нянчить и кормить всякими кашками. Прошло совсем немного времени, а я ободрился, на щеках у меня опять заиграл румянец. Подобной заботливой мамочки у меня никогда не было. Я прикипел к ней всем сердцем. Часом позже появился державный папочка в сопровождении головастого карлика, похожего на сказочный персонаж.

Карлик представился:

— Я профессор Ларсен. Преподаю лингвистику в университете. Надеюсь, вы не больны, мистер Курзон?

— Просто устал, полностью вымотался.

Ларсен поговорил с папочкой на черокском языке, затем сказал мне:

— Вождь осведомлялся, как дела у его новоприобретенного сына. Я ответил, что вы очень утомлены.

Папочка удрученно поцокал языком, потом еще что-то спросил. Ларсен перевел.

— Теперь Вождь желает знать о своем сыне и дочери.

— Насколько мне известно, оба более или менее живы-здоровы.

— Звучит как-то двусмысленно, мистер Курзон.

— Согласен, профессор Ларсен, но действительное их положение настолько запутанное, что мне придется до вечера объяснять, что к чему. Поэтому скажите коротко: живы-здоровы и счастливы.

Карлик переговорил с папочкой, потом спросил от его лица:

— Почему вы приехали без них?

— Скажите, что я как раз еду на встречу с ними.

— Они вас пригласили?

— В некоторой степени да.

— Опять двусмысленность, мистер Курзон.

— Это часть уже упомянутой сложности. Я хотел бы занять некоторую сумму денег.

— Вы же известны как миллионер, мистер Курзон. Разве это не так?

— Я и есть миллионер. Но тут опять слишком сложно объяснять.

— Хотел бы я узнать детали этой запутанной ситуации! Просто умираю от любопытства. Извините. — Профессор передал мои слова державному папочке. Тот пространно ответил. Ларсен обратился ко мне: — Вождь сказал: несомненно. Он готов одолжить вам денег. Сколько вам нужно?

— Сто тысяч.

У Ларсена челюсть отвисла. Зато папочку сумма нисколько не смутила. Он ответил спокойным кивком, и я полюбил его пуще прежнего. Великий Вождь вышел на минуту из комнаты и вернулся с десятью пачками золотистых банкнот

— в каждой по десять тысяч. Он положил их на столик у изголовья постели, а сам присел на кровать возле меня, ласково заглянул мне в глаза, положил руку мне на голову и что-то тихо пророкотал.

— Вождь говорит, — перевел Ларсен, — что, невзирая на ваш усталый вид, супружеская жизнь с его дочерью, похоже, пошла вам на пользу.

— Скажите ему, пожалуйста, что его дочь стала еще краше, чем прежде.

— Я не стану переводить, мистер Курзон. В резервации не принято восхищаться красотой своей скво.

— Спасибо, профессор Ларсен. Тогда скажите ему, что Натома удивительно работящая.

— Это ему придется по душе.

В этот момент дверь распахнулась, и в викиапе появилась работящая скво собственной персоной — она ворвалась как растревоженная богиня. Впрочем, многие ли богини так элегантны и грациозны, как моя женушка?

Она бросилась ко мне.

— Что такое. Хинь? Что случиться? Ты болеть? Почему на кровать? О, я тебя задушить? Где ты быть? Куда ты направляться? Ты знать, что я приезжать? Как ты узнать? Почему ты молчать?

Когда она отпустила меня и я смог вздохнуть и что-то сказать, я ответил на тысячу ее вопросов встречным вопросом: что она здесь делает?

— Я не мочь не приехать, — сказала Натома. — Я хочу взять в Эри новый запас здравый рассудок. Я видеть мой брат. И я очень бешеный!

Мне до смерти хотелось узнать подробности, но на разговоры времени не оставалось — наступил священный час трапезы. Папочка, профессор, малолетние братья и я сидели за столом, а мамочка и Натома подавали кушанья. Моя несравненная женушка сочла своим долгом вернуться ко всем традициям резервации. На ней был наряд из оленьей шкуры, она скромно потупляла мордашку и исправно краснела, когда малолетние бутузы отпускали шуточки по поводу интимной жизни молодоженов, которые Ларсен решительно отказывался переводить.

После трапезы я сделал ей знак, что приглашаю на вечернюю прогулку, она согласно кивнула, но жестом попросила обождать: ей — вместе с мамочкой

— предстоит перемыть посуду. Когда Натома наконец окончательно освободилась и мы вышли из викиапа, она скромно следовала за мной, отставая на три шага, как и положено по обычаю. Лишь когда нас больше не было видно из викиапа, она кинулась мне на шею и чуть не повалила меня на землю.

— Я любить тебя. О, как я любить тебя! Я любить тебя, даже если ты омерзительный. Ведь ты освободить меня от Эри!

— Ну, ты бы, милая, и без меня вырвалась из плена традиций и обычаев.

— Как? Я никогда не знать, что есть другой мир. Нет, ты эмансипировать меня и теперь я весь твой.

Любопытное явление. Она еще вполне безграмотно говорит на двадцатке, но слово «эмансипация» уже проникло в ее словарь!

— И я весь твой, — сказал я. — Наша любовь и преданность взаимны.

Она привела меня туда, где любила прятаться в детстве — к высоченному ливанскому кедру. Мы залезли повыше и, укрытые его листвой, сидели рядышком, взявшись за руки, не боясь осуждающих взглядом эрийских замшелых консерваторов.

— Кто рассказывать первый? — спросила она.

— Ты.

— Мистер Гилель быть прав. Мой брат найти меня.

— Где он тебя нашел?