Сергей Синякин - Пространство для человечества Страница 53

— Почему?

— Откуда я знаю? — задумчиво сказал Староверов. — Ситуация так складывается. Здесь ведь все на взаимном доверии построено, товарищество — не пустая фраза. Лаун отсеивал. Альтернатива была небогатая — либо живешь в коллективе, либо отправляешься на тот свет. О возвращении на Материк тогда и мечтать не стоило, у каждого за спиной не крылья, а солидные срока, а при необходимости и довесок могли бросить. И потом, кратник в отношении нас в одну сторону работал. Даже когда мы здесь без охраны остались. Это здесь мы были без охраны, а там-то нас продолжали охранять, и крепко.

Это хорошо, что ты за историю взялся. Жаль, если все в прошлое канет. Какие люди были, Лева, какие люди! Тут поэт Корнилов свои новые стихи писал, тут профессор Тихомиров теорию полевого биогенезиса разрабатывал. — Бесцветные глаза старика ожили, засверкали. — Да мы здесь, если хочешь знать, по некоторым направлениями мировую науку на десятилетия обскакали. А кто об этом знает? Никто, никто ведь ничего не знает, на нас гриф секретности так и стоит, только раньше нас прятали, а теперь мы сами таимся.

Крикунов дотошно расспрашивал ветерана. На память он не надеялся и использовал диктофон, собранный умельцами на заводе игрушек. Конструкторы фирмы «Сони» сдохли бы от зависти, увидев эту малогабаритную машинку.

Поначалу ветеран был в ударе — он сыпал именами, датами, вспоминал совершенно невероятные истории, отложившиеся в памяти, но постепенно стал сдавать. Все-таки возраст у него был почтенный, и жизнь прошла не в санаторных условиях.

Заметив, что Староверов начал уставать, Крикунов деликатно засобирался.

— Ты бы посидел немного, — сказал старик. — А то я чаще один. Из моих-то уже никого не осталось. Вы этого не знаете, вы просто живете, а мы, когда сюда попали, узнали, почем фунт лиха. В организмах ускоренные процессы начались, первое время жрали круглые сутки. А когда процессы ускоряются, жизнь, как это ни печально, укорачивается. Ты говоришь, охрана. Первое время вохровцы автоматов из рук не выпускали, драки пытались предотвратить. Многие не выдерживали, нас ведь держали на обычной кормежке, а здесь жить требовалось иначе. Пока все поняли, многие умерли просто от голода.

— А вы? — жадно спросил Крикунов.

— А я оказался один из немногих, у кого процессы остались на прежнем уровне. Я, Серега Думачев — он ведь при ином раскладе в лауне восемь лет никогда бы не протянул, — Леша Горбачев, он в той жизни в Пензе начальником автомастерских был. Вот нас и изучали, чтобы вам спокойнее жилось. Вы по сравнению с нами живете в райских условиях, Левушка, хотел бы я снова этак пожить. Уж больно мир оказался интересным, даже теперь, когда понимаешь, куда нас загнали, все равно испытываешь удивление. Хочется все понять, все пощупать. Нет, Лева, здесь было хоть труднее, да интереснее. Здесь я себя человеком чувствовал.

Он посидел, задумчиво покачивая головой и растерянно улыбаясь каким-то своим мыслям, потом негромко пробормотал:

— Какой мир, какой мир… — И снова посмотрел на гостя. — Чай пить будешь? — спросил он.

— Спасибо, — отказался Крикунов. — Я пойду, пожалуй. Работы много, вы ведь знаете, что готовится экспедиция по лауну. Пора Район изучать, полвека живем, а ни черта не знаем о мире, в котором живем. Обидно!

— Сейчас хорошо, — сказал Староверов. — Вон на вас какая индустрия работает. Машины какие, перехватчики небо чистят, оружие такое, что нам тогда и не снилось. Вчера подлодки привезли, теперь за Большое озеро возьмутся. А мы… — он махнул рукой, — с ржавым ТТ, в лучшем случае с ППШ и на голом энтузиазме. Завидую! Сбросить бы годков пятьдесят, я бы вам, соплякам, носы бы поутирал.

Он снова заулыбался, вспомнив давнюю историю. — В сороковом, — сказал он, — к нам тут танк Т-35 забросили. Серьезная машинка, хоть и модель одна к одному с машиной, что для нужд Красной Армии делали, только масштабы, соответственно, уменьшены. Ну, покаталась она тут по лауну пару дней, попалила из орудия. Зачисткой джунглей вокруг зоны занималась. А потом ее коршун приметил, спикировал, в когти хвать и дальше полетел. Только добыча огрызаться начала. Пальнули в него, видать, танкисты, коршун рассерчал и на середине озера утопил. А так чистая война была. Посидел, качая головой, и грустно добавил:

— Техники нам, конечно, не хватало. Возможностей особенных не было. Это сейчас напридумывали пластиков разных, электромоторы маленькие и мощные делать стали, батарейки атомные изобрели. А тогда всего этого не было. Белоярскую ТЭЦ почти три года строили, и никто не додумался, что можно было сделать действующую модель где-то на фабрике игрушек, а потом приехал бы один обычный человек и поставил бы эту станцию в нужном месте безо всяких подъемных кранов, строительных лесов, просто — рукой. Но об этом никто и никогда не думал. А зачем думать, если в зоне несколько тысяч зэка: захотят жить при свете и тепле, горы ведь своротят!

— А я сейчас дневники Думачева читаю, — признался Крикунов. — Там и про Белоярскую ТЭЦ немного есть, но больше о его жизни в лауне. Читаешь как приключенческий роман!

— Серега это мог, — согласился Староверов. — Был у него некоторый талант. Он одно время в зоне романистом[10] был, когда мы еще на рудниках в обычной зоне были. Пересказывал ворам разные занимательные книги, к культуре их, козлов, приучал. Я его записки тоже читал. Хорошо писал, только скулил много, аж слезу вышибает.

— Так ведь ие придумывал ничего, — не согласился Крикунов. — Все-таки почти восемь лет один в лауне провел. С ума ведь можно было сойти от тоски.

— А никто его в лаун не гнал, — равнодушно сказал Староверов. — Нечего было из лагеря убегать, это он сам себя наказал.

— Так ведь и в лагере сидеть несладко, — горячо сказал Крикунов. — Паршиво ведь под конвоем. Свободы хотелось, я его понимаю.

— Ая — нет. — Староверов недовольно махнул рукой. — Он испугался. Ты же читал, что в лагере тогда творилось. Вот Думачев и сбежал от греха подальше. Но мы с этим справились, справились. А он в своих джунглях сидел, философствовал, как та китайская обезьяна на горе.

Он посидел немного, покачиваясь. Лицо старика было задумчивым.

— Знаешь, — сказал он. — Я порой думаю, что все наши беды — и того времени, и сегодняшние — в том, что мы привыкли быть маленькими людьми. А маленьких людей просто не бывает.

— Ой ли? — задиристо сказал Лев.

— Да я не про размеры, — отмахнулся Староверов. — И у лилипута может быть огромная, невероятная душа. Мы привыкли, что за нас кто-то все решает, а потом нас просто заставляют голосовать. И голосуем мы, как им надо. Потому что один боится, другой и в самом деле считает, что так будет правильно, но большинство из безразличия, так как полагают, что плетью обуха не перешибешь. Мы привыкли, что нам подсовывают готовые решения. Я поначалу не задумывался, а потом вспомнил, как в тридцатых нас на собрания собирали. Докладчик еще только доклад делает, прения не начинались, а у председателя под руками готовый проект резолюции. И все мы в один голос гневно осуждали, требовали справедливости, пока эта справедливость и к нам не подобралась. И по своему лилипутскому разумению каждый считал, что в отношении других все правильно, в отношении тебя самого ошибочка вышла. Но ее исправят, ее обязательно исправят! Ага. Как же! Вот и получилось, что хотели как лучше… — Старик безнадежно махнул рукой.