Фрэнк Перетти - Пронзая тьму Страница 54

Время свидания подходило к концу, а Том знал, что до ухода он еще должен выяснить одну вещь, пока имеет такую возможность. И кроме всего прочего, он непременно должен помолиться с детьми.

– Послушайте, папе скоро уходить – так что давайте помолимся вместе.

Он дотянулся до детей через стол и взял их за руки. В этот момент они снова были семьей, и он был духовным главой, наставником и примером для подражания, каким и должен быть отец.

– Дорогой Небесный Отец, я молюсь сейчас о своих детях и прошу Тебя возвести вокруг них стену защиты. Защити их сердце и ум, дабы они никогда не усомнились в Твоей любви и Твоем покровительстве. Помоги им всегда оставаться хорошими детьми и жить в согласии с Твоей волей. Я прошу Тебя, милый Господи, помоги нам снова воссоединиться.

Марк и Корриган присоединились к молитве и слушали, как маленькая Руфь молилась за своего папочку и брата и даже за миссис Бледсоу. Потом стал молиться Джошуа, который поведал о своей любви к Христу и своем желании быть достойным слугой Господа.

Все это были не просто слова. Здесь, в этой комнате, они вели настоящую духовную борьбу – ибо, хотя государство в силах возвести непреодолимые стены вокруг детей, молитвы каждого ребенка, произнесенной в бесхитростной вере, достаточно для того, чтобы сокрушить эти стены до основания. Все они понимали и ясно чувствовали это, слушая молитвы ребятишек.

– Аминь, – сказал Джошуа.

– Аминь, – хором повторили все – за исключением Ирэн Бледсоу.

До конца свидания оставались считанные минуты. Том открыл бумажный пакет.

– Вот, Я собирался отдать вам это еще в прошлый раз.

– О, отлично! – воскликнул Джошуа, взяв свою Библию.

– Спасибо, папочка! – сказала Руфь, прижимая свою Библию к груди.

Том принес детям также несколько их любимых книг и письменные принадлежности, которые не отдал во время предыдущего свидания. Том видел, что Ирэн Бледсоу зорко следит за тем, какие вещи он извлекает из пакета, и продолжал неторопливо, открыто передавать их детям, не считая нужным что-то утаивать.

И вот, время встречи почти истекло. Джошуа с интересом листал новую книгу про китов и вдруг наткнулся на какие-то фотографии, вложенные между страниц.

Том, Марк и Корриган старались не смотреть на мальчика прямо, чтобы не привлечь внимания Бледсоу.

– Тебе нравится книга, Руфь? – спросил Том, дотягиваясь через стол до дочери, чтобы помочь ей найти надпись на титульном листе. Это движение помогло: Бледсоу напряженно следила за Томом. – Видишь, что я тут написал? «Моей дорогой доченьке Руфи. Иисус любит тебя, и я тоже!»

– Эй! – воскликнул Джошуа. – Это же тетенька из пикапа!

Бледсоу мгновенно перевела на него взгляд. Джошуа расширенными от удивления глазами рассматривал фотографии. Лицо Бледсоу заметно побледнело.

– Что ты имеешь в виду, сынок? – спросил Корриган. – Ты что, видел эту женщину раньше? Бледсоу резко вскочила на ноги.

– Мистер Харрис!

– Да? – спокойно отозвался Том.

– Да как вы смеете? Как вы смеете?>

Корриган настойчиво требовал у мальчика ответа.

– Ты узнаешь эту женщину?

– Конечно, – сказал Джошуа. – Это она вела тот пикап, в который мы чуть не врезались. Она здесь выглядит вроде как больной, да?

Бледсоу бросилась к Джошуа и выхватила у него фотографии. Она бросила на снимки короткий яростный взгляд, а потом демонстративно порвала их пополам, еще раз пополам, и еще раз, после чего смяла и швырнула в мусорную корзину.

Потом, трясясь от негодования, она повернулась к Тому:

– И что вы пытаетесь тут доказать?

– Миссис Бледсоу, вы пугаете детей, – мягко заметил Марк.

Она наставила палец в лицо Тому и заговорила дрожащим от ярости голосом:

– Вы грубо нарушили правила! Я могу устроить вам серьезные неприятности! Неужели вы полагаете, что я не могу добиться того, чтобы ваших детей навсегда забрали у вас!

Том ответил спокойно – главным образом из-за детей:

– Тогда чего же вы так испугались? Она возмущенно отрезала:

– Я ничего не испугалась! Вам меня не испугать! Том произнес слова, которые уже некоторое время повторял в уме:

– Миссис Бледсоу, мне совершенно ясно, что вы заботитесь не столько об интересах моих детей, сколько о своих собственных. В любом случае я полагаю, что вы злоупотребляете своей властью – и в отношении моих детей, и в отношении меня; и я намерен выяснить, на кого вы работаете.

Бледсоу попыталась говорить сдержанным тоном: в конце концов кричать она не могла из соображений профессиональной этики.

– Послушайте, вы! – Огромным усилием она взяла себя в руки, приняла прежний официальный вид и объявила:

– Свидание окончено. К моему великому сожалению вы обманули мое доверие, и я учту это, назначая дату нашей следующей встречи.

– Она состоится раньше, чем вы предполагаете, – сказал Корриган. Он обогнул стол, взял руку Бледсоу и с размаху пришлепнул к ее ладони повестку в суд. – Постарайтесь не порвать. Всего хорошего.

"Дорогой Том!

Сегодня я чувствую себя по-другому – и не знаю, смогу ли объяснить вам почему. Несомненно, первопричина заключается в моем странном предположении, сделанном утром: предположении возможности моей вины. Конечно, быть виновной – или даже чувствовать себя виновной – неприятно, но одним предположением такой возможности я, похоже, ослабила другое неотступное чувство: отчаяние. Это напомнило мне клоуна, который бьет себя по пальцу молотком, чтобы отвлечься от головной боли: теперь, когда я чувствую свою вину, я не чувствую такого глубокого отчаяния.

Но можно сказать (исключительно с целью порассуждатъ), что причины лежат гораздо глубже. Как я уже говорила, безоговорочное признание человека высшим существом и, как следствие, отрицание абсолютных истин заставляет вас искать некую границу – тот самый забор – и спрашивать себя, где же вы находитесь, и желать хоть что-то знать наверняка. Вот это и есть отчаяние.

И потом вдруг появилось чувство – или просто предположение – своей вины, и я вдруг обнаружила, что играю с мыслью о своей возможной не правоте – а признание своей не правоты означает, что я где-то нарушила какую-то норму, что в свою очередь говорит о существовании некой нормы, которую можно нарушить, а это означает, что где-то есть что-то, что я могу знать наверняка.

Полагаю, я сказала все это для того, чтобы сделать следующий вывод: если я могу быть виновна, если я действительно виновна, тогда по крайней мере я знаю, где нахожусь. Внезапно по прошествии долгого времени я нашла забор, границу – и одна мысль об этом развеяла густое облако отчаяния настолько, что я заметила это.