Роберт Рэнкин - Мир в табакерке, или чтиво с убийством Страница 54

– Еще как пойдут. К тому же и на приглашениях написано: «В том маловероятном случае, если хозяина разорвет на мелкие кусочки вследствие несчастного случая с динамитом и резинкой от рогатки, прием, без всякого сомнения, состоится. С собой брать бутылку и птицу. С нами будете свободны, если вы не старомодны.»

– Классный был чувак.

– Просто Браунинг.

– Поэт или пистолет?

– Пистолет, – сказал Норман. – Разумеется, пистолет.

Как мы смеялись. Шуточка была та еще.

– Ну ладно, хватит – сказал Норман. – Мне надо идти, подрегулировать свой павлиний костюм. А ты еще раз просмотри список. Пока-пока. – И с этими словами он поднялся и вышел, захлопнув за собой дверь.

Я бросил портфель на пол, взгляд на Наоми, и решил, что дела подождут. Трахнувшись, умывшись, почистив зубы, побрившись и трахнувшись еще раз, я спустился к завтраку.

После завтрака я осмотрел большой зал. Лоуренс наконец закончил работать над ним, и прекрасный образец готики превратился в то, что, по его мнению, должно было изображать восточный дворец.

Камень древних стен замазали кричащей красной краской, поверх которой грубо намалевали китайские иероглифы. Галерею для музыкантов обмотали гирляндами пластиковых фруктов – личи и китайских апельсинов. На полу валялось несколько воздушных шариков, а вывеска «С Новым Годом!» свалилась со своего места над входом. С главной люстры свисало нечто, что я с первого взгляда принял за дохлую собаку. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это, видимо, китайский дракон, изобретательно сооруженный из лейкопластыря и бутылочек из-под «Фэри».

Лоуренс немного вышел за рамки бюджета в пятьсот фунтов. Согласно его счету – фунтов на сто семьдесят пять тысяч.

Я схватился за сотовый и набрал номер.

– Алло, – сказал я. – Жюлик? Да, я хозяин. Эдвин. Найди Лоуренса и убей. Счастливо.

Солнце вышло из-за тучи, и в небесах запели ангелы.

Не буду утомлять читателя описанием всех подробностей моего дня. Вы знаете, на что это похоже, когда вы устраиваете большую вечеринку и хотите, чтобы все было «как надо». Вы нервничаете по каждому, самому незначительному поводу. Подавать «шато-лафит» 1822 года в бокалах-тюльпанах или граненых стаканах? Для фуа-гра – большие ложки или маленькие? Или просто ковырять его пальцами? Что, если у осла, которого наняли для шоу, не встанет? А если головы у обезьян не пролезут в дырки, которые прорезали в столешнице? А если в каком-нибудь подарке окажется на один MM меньше?

Весь вечер Норман бдительно охранял ворота. Я поручил ему укрепить безопасность замка Давстон. Он построил систему внутренних фортификаций: в парке появились ловчие ямы, утыканные бамбуковыми кольями (покрашенными невидимой краской, чтобы не портить общий вид). Но я все равно сильно беспокоился. Одержимость Т.С. Давстона стремлением обезопасить свое существование была вполне обоснована, а до него все равно добрались. Могли добраться и до меня.

Норман следил за тем, чтобы внутрь замка не попало ничего, что не было бы внесено в списки, хранившиеся в большой папке.

Великий Бал Тысячелетия не был тайной. По периметру замка снова выстроились репортеры и зеваки, рассчитывая увидеть, кто же из приглашенных знаменитостей действительно приедет. Норман пристально следил за этими толпами.

Если я не приставал к шеф-повару, официантам, артистам, гномам, моим длинноногим подругам, людям-пепельницам или ослу, у меня оставалось время приставать к нему.

– Чем занимаешься? – спросил я.

– Вали отсюда, – ответил Норман. – Я занят.

– А это что? – я показал на караван длинных черных фур, направлявшийся в нашу сторону. Внушительного вида грузовиков с затемненными ветровыми стеклами и эмблемами Геи на радиаторах.

Норман почесал в затылке и с трудом освободил пальцы от вцепившихся в них волос.

– А кто их знает, – сказал он. – Если честно, здесь какая-то тайна. Они есть в списке, в большой папке, и для них в парке есть специально отведенная стоянка. Но я понятия не имею, что в них.

– Может, это надувные замки? – предположил я. – Ну, знаешь, чтобы прыгать, типа батута.

Гримаса Нормана должна была обозначать «ну и идиот».

– Я уверен, что ты прав, – сказал он. – А теперь будь любезен, вали отсюда.

И я свалил.

– И отсюда тоже вали, – сказал шеф-повар.

И я свалил к себе в спальню.

Я сел на кровать и принялся нервничать. Не то, чтобы я прямо впал в панику, таблетки сработали. И все же я нервничал. У меня теперь постоянно были дежа-вюки. Я все время видел то, что должно произойти. Я знал, что произойдет что-то страшное – я же уже видел будущее. Но в нем все было вперемешку, и я просто не мог понять, как же произойдет то, что должно произойти.

Я сидел на кровати у себя в спальне, и вспоминал. Вспоминал, как давным-давно я также сидел у себя на кровати перед вечеринкой. Вошедшим в легенду Праздником Половозрелости 1963 года. Та вечеринка закончилась для меня просто ужасно, но еще хуже она закончилась для моей любимой собаки. Моей Плюшки. Плюшку разнес на кусочки динамитом Т.С. Давстон, ныне сам разнесенный на кусочки.

Как кончится эта вечеринка? Также? Или лучше? На этот счет у меня были определенные сомнения.

Я влез в один из костюмов Т.С. Давстона. За несколько кратких месяцев моего супербогатства мне удалось набрать довольно порядочный вес. Мои собственные костюмы больше на меня не налезали. В отличие от костюмов Т.С. Давстона.

Я выбрал белый прикид от Армани из белого тайского шелка, с подкладкой, украшенной эмблемами Геи. Гавайская рубашка и открытые сандалии завершали живописный ансамбль. Я взглянул в зеркало и ухмыльнулся отражению.

– Отлично выглядишь, сукин ты сын, – сказал я ему.

В половине седьмого вечера послышался легкий стук в дверь.

– Входи, – сказал я, вставая в благородную позу.

Дверь открылась, и вошел Норман.

– Срань господня! – вырвалось у меня.

Норман крутнулся на каблуках.

– Как тебе? – спросил он.

Я не знал, что и думать. Костюм Нормана был сногсшибателен. Он прекрасно сидел во всех местах, но это было не все. Благодаря костюму Норман казался по меньшей мере сантиметров на пятнадцать шире в плечах и намного уже в талии. Костюм был синий, по крайней мере он казался синим: если глядеть под определенным углом, цвет становился совсем другим. А если поглядеть под другим углом, он начинал мерцать, а иногда исчезал начисто.

Однако, хотя он был сногсшибателен (а он был сногсшибателен), в нем было что-то, что мне почему-то не нравилось. Что-то, что попросту выводило меня из себя. Что-то, что я всей душой ненавидел.

Видимо, Норман заметил выражение моего лица.