Николай Басов - Экспансия Страница 56

Ромка по этому поводу только хмурился, но ничего не высказывал. А Изыльметьев, видимо, догадавшись, что Лада обо всем про них рассказала Росту, усиленно изображал занятость, стоило к нему хоть немного приблизиться. Вот и сейчас именно он махал кувалдой, хотя обычно такими делами занимался бакумур-загребной.

– Дело ведь как получилось, командир, – объяснял он, не поворачивая головы, избегая смотреть Росту в глаза, – на снег садиться очень трудно. Эти вот выносные «ноги» с блинами только против потоков вниз придуманы, если снег проваливается, если посадочные полозья не держат, то они выворачиваются, вот и погнули консоль… Ничего, прежде чем караван передохнет и тронется на второй дневной переход, мы уже будем тип-топ.

Манауш, который тоже стоял невдалеке, разговаривая с пустотой, а может, и с кем-то из аглоров, умолк, прислушался, наверное, что-то понял по-русски и продолжил говорить, теперь посматривая на привал, где роились пурпурные, занятые приготовлением обедов и исполнением всех тех неизбежных дел, которые возникали после первого, как теперь было принято говорить, дневного перехода. То есть перехода от утра до привала.

– Если не справитесь, – высказался Ростик, – сообщите, я с вами на всякий случай аглора оставлю. Ему наши нормы похода – плевое дело, запросто догонит.

Он уже хотел идти к стоянке, чтобы выслушать те доклады, которые созревали у всех командиров компаний только во время стоянок, на ходу обычно Роста не дергали. Но тут…

Где-то поднялся обычный вой, суета, даже пару раз кто-то выстрелил, на этот раз, как Ростик того и требовал, в воздух, лучи ушли над головами, хотя второй выстрел был слишком низкий, непонятно зачем и в кого сделанный. Может, от нервов, да, определенно из-за волнения.

Потом, почти сразу же… Тоже суета, в другом конце стоянки, у самой слабой колонны, где было много джумров, соплеменников Василисы. Лада оторвалась от Ростика, всмотрелась, толкнула его плечом. Потом перевела взгляд на него, глаза у нее стали какими-то необычными – слишком пристально она его разглядывала. А Рост, хотя сознанием еще и оставался тут, с этими ребятами, уже был не вполне тут.

Он знал, что-то произошло, причем настолько худое, что они, пожалуй, и не готовы к этому. Но он приходился командиром всему отряду и обязан был что-то придумать… Оказывается, он и не заметил, как произнес:

– Сейчас что-то случится.

Лада подняла руку и, не коснувшись его, опустила. Потому что сразу в двух, нет, в трех местах снова – нападение. Изыльметьев все-таки повернул голову, рассеянно уронил:

– Что-то они сегодня чересчур…

Дальше он не успел. Рост смотрел на все происходящее, словно был отделен от этого мира, от всего, что существовало вокруг него, толстенным, непробиваемым и очень прозрачным стеклом. Плохое сравнение, подумал он мельком, особенно после того, как появились медузы…

Став на миг видимым из-за поднятой в воздух снежной крупы, по белой скатерти равнины уже несся к стоянке кто-то из аглоров, оставляя за собой следы, тот, с кем разговаривал Манауш. Сам г'мет тоже семенил в не очень удобной, мешковатой одежде следом, все больше отставая от аглора.

– Продолжай, – сказал Ромка Изыльметьеву, не поднимаясь с колен, – там хватит народу, чтобы справиться…

Дальше все произошло мгновенно. Откуда-то сверху и чуть сбоку, пожалуй, даже со стороны, где стоял Ростик с Ладой, возникло что-то серовато-мутное, едва видимое даже в этом странном зимнем свете через холодные облака, которые действовали как гигантский световой люк, остужающий землю, поднявшее тем не менее слабые снежные вихри. Вот если бы не эти вихри, возможно, Ростик и не успел бы… А так он даже не понял, почему в его руке появился палаш, который он уже заносил чуть вбок и вниз, придерживая его клинком к себе.

Холодное марево накрыло Изыльметьева, сразу от ног до головы, отделив его от всего мира, как Росту казалось мгновение назад, что отделен он сам.

Рубашка на Изыльметьеве, чуть влажная от пота и растаявшего снега, облепила тело, сделав его каким-то хрупким и тающим, а потом… Да, он стал пропадать, растворяться в воздухе, словно привидение… В этом было что-то запредельное, невиданное, почти мистическое.

А Рост уже прыгнул вперед и, хотя опоры под ногами не было, уже ударил, что было, кстати сказать, непросто, потому что, изогнувшись всем телом от боли, Изыльметьев стал выпрямляться, но… Не мог этого сделать, потому и корчился, наверное, или дергался от невыносимой боли, захлебываясь сумасшедшим, нечеловеческим, звериным криком.

От дергающегося Изыльметьева мутная пелена, покрывшая его, стала видна всего на один краткий миг, не дольше удара сердца, но Игорек Израилев уже стоял рядом и ножом, как мешок, снизу вверх, пытался этот полупрозрачный полог нащупать и вскрыть.

Палаш Роста просвистел в воздухе, определенно встретив какое-то препятствие, хотя ничего по-прежнему видно не было. Он перехватил палаш двумя руками и взмахнул еще раз, на этот раз стараясь срезать с тела Сереги рубашку, которая еще немного была видна на фоне снега, хотя должна была вот-вот истаять, как и все остальное, бывшее некогда лучшим пилотом отряда. Снова клинок врезался во что-то прямо в воздухе, чего быть тут не могло. Рост развернул клинок и рванул его вниз, туда, где должны были находиться ноги человека, попавшего под атаку медузы…

Он снова ощутил слабое сопротивление мечу, и еще… Да, определенно это была какая-то жидкость, брызнувшая ему на рукав бушлата. Почему-то, вместо того чтобы драться, освобождать Изыльметьева, Ростик очень хорошо увидел эти самые капельки мутноватой жидкости, поверхность ткани под ними мгновенно размягчилась, превращаясь в неправильные, остро пахнувшие в морозном воздухе дыры.

Рядом с Израилевым уже стояла Лада, деловито орудуя ножом, ей было проще, потому что теперь тварь, напавшая на человека, была немного заметнее. Лохмы ее прозрачного тела раскрылись и потеряли свою абсолютную невидимость.

Ромка каким-то образом, соединив усилия с Микралом, выдернули Изыльметьева, вернее, то, что должно было им оказаться, наружу из распоротого мешка… Рост еще раз двадцать ударил в то место, где на снегу шевелилось нечто, похожее одновременно на кучу легкого тряпья и на тающую медузу. Теперь-то он отчетливо понимал, почему боноков так называли.

– Быстро мы с ним расправились, – сказал Израилев. – Любо-дорого… – Его зубы еще были ощерены, как у зверя. Он боялся, но не хотел этого показать.

Сбоку, всего в шаге, Лада склонилась над Изыльметьевым. Что-то она делала, хотя было непонятно, что именно, потому что над ними, изогнувшись, словно арка, нависал Микрал, он даже свою лапу положил девушке на плечо, чтобы быть к ней ближе.