Джек Вэнс - Космическая опера. Сборник фантастических романов Страница 56

Хелфред Кобол прошелся туда–сюда по мастерской, то беря какой–нибудь инструмент, то щупая кусочек дерева, иной раз поглядывая в сторону Гила так, словно желал что–то сказать, но оказывался не в состоянии найти нужные слова. Наконец, он пробормотал что–то неразборчивое и стал в дверях, глядя на площадь.

Гил гадал, чего, собственно, он ждет. Возвращения Амианта? Эту надежду вдребезги разбило прибытие высокой седой агентессы, задача которой явно заключалась в том, чтобы взять на себя управление домом. Хелфред Кобол коротко кивнул ей и отбыл без дальнейших слов.

Женщина обратилась к Гилу отчетливым внятным голосом:

— Я — надзирательница Хантиллебек. Поскольку ты несовершеннолетний, мне поручено надзирать за домом до тех пор, пока не вернется ответственный взрослый. Короче, ты под моей опекой. Тебе незачем менять свой обычный распорядок; можешь спокойно работать или упражняться в благочестии, или чем ты там еще обычно занимаешься в это время.

Гил молча склонился над ширмой. Надзирательница Хантиллебек заперла дверь, обследовала дом, везде зажигая свет, пофыркивая при виде холостяцкого хозяйства. И вернулась в мастерскую, оставив везде в доме горящий свет, хотя в окна еще проникало вечернее солнце.

Гил решился робко возразить.

— Если вы не против, я погашу свет. Отец не любит кормить лордов больше, чем необходимо.

Это замечание вызвало сильное раздражение у надзирательницы Хантиллебек.

— Я против. В доме темно и отвратительно грязно. Я желаю видеть, на что ступаю. Не хочу наступить на что–нибудь скверное.

Гил с миг подумал, а затем на пробу предложил:

— Ничего скверного тут на самом–то деле нет. Я знаю, что отец придет в ярость — и если мне можно выключить свет, то я буду бежать впереди и снова включать его, когда бы вам ни захотелось куда–то пойти.

Надзирательница резко развернулась и прожгла Гила таким разъяренным взглядом, что тот отступил на шаг.

— Пускай горит! Какое мне дело до скупости твоего отца? Он что, хочет задушить Фортинан? Мы что, должны ради него питаться грязью?

— Не понимаю, — запинаясь, проговорил Гил. — Отец — хороший человек. Он никому бы не причинил вреда.

Надзирательница презрительно сморщилась, отвернулась, расположилась поудобней на кушетке и принялась вышивать тамбуром шелковую паутину. Гил медленно отошел к своей ширме. Надзирательница достала из ридикюля вязку из засахаренных водорослей, затем бутылочку кислоимбирного пива и кусок пирога с творогом. Гил поднялся в жилые помещения и перестал думать о надзирательнице Хантиллебек. Он съел тарелку бобов, а затем в пику надзирательнице погасил свет на верхних этажах и направился к кушетке. Он не знал, как провела ночь надзирательница, так как утром, когда он спустился по лестнице в мастерскую, она уже исчезла.

Вскоре после этого в мастерскую притащился Амиант. Его редкие седые волосы торчали во все стороны, а глаза походили на лужицы ртути. Он посмотрел на Гила, Гил посмотрел на него.

— Они, — спросил Гил, — они сделали тебе больно?

Амиант покачал головой.

Гил в страхе наблюдал за ним, пытаясь решить, болен отец или нет. Амиант успокаивающе поднял руку.

— Незачем волноваться. Я плохо спал… Они искали?

— Не усердно.

Амиант неопределенно кивнул. Поднявшись, он подошел к двери и постоял, глядя через площадь, словно эта сцена — деревья–мозолепяты, пыльные кусты–аннелы, строения напротив — была ему незнакома. Он повернулся, прошел к своему верстаку, осмотрел полувырезанные пластины своей новой ширмы.

— Можно мне принести тебе чего–нибудь поесть? — спросил Гил. — Или чай?

— Не сейчас. — Амиант поднялся наверх. Через минуту он вернулся со своей старой папкой, которую и положил на верстак.

— Там есть дубликаты? — в ужасе спросил Гил.

— Нет. Они под черепицей. — Амиант, казалось, ничуть не удивился, что Гилу известно о его деятельности.

— Но… Зачем? — спросил Гил. — Зачем ты дуплицировал эти вещи?

Амиант медленно поднял взгляд и посмотрел Гилу прямо в глаза.

— Если не я, — спросил он, — то кто же?

— Но… Правила… — Голос Гила оборвался. Амиант ничего не ответил. Молчание значило больше, чем все, что он мог сказать.

Амиант раскрыл папку.

— Я надеялся, что ты сам обнаружишь их, когда научишься читать.

— А что это?

— Различные документы из прошлого — когда правила были иными. — Он взял одну из бумаг, взглянул на нее, отложил в сторону. — Некоторые очень ценны. — Он перебрал документы. — Вот: хартия старого Амброя. Почти непонятна, а теперь едва ли вообще известна. Тем не менее, она по–прежнему в силе. — Он отложил бумагу в сторону, коснулся другой. — Вот легенда об Эмфирионе.

Гил посмотрел на знаки и узнал в них старинное архаическое письмо, по–прежнему непонятное ему. Амиант прочел ее вслух. Дойдя до конца страницы, он остановился и положил бумагу.

— Это все? — спросил Гил.

— Не знаю.

— Но чем она заканчивается?

— Этого я тоже не знаю.

Гил неудовлетворенно поморщился.

— А это правда?

— Кто знает? — пожал плечами Амиант. — Наверное, Историк.

— А кто он?

— Некто издалека. — Амиант подошел к шкафчику, принес пергамент, чернила и перо. И принялся переписывать фрагменты. — Я должен снять копии с них всех, я должен распространить их там, где они не пропадут. — И склонился над пергаментом.

Несколько минут Гил стоял, глядя на него, а затем повернулся, когда дверной проем закрыла тень. В мастерскую медленно вошел какой–то человек. Амиант поднял взгляд. Гил посторонился. Гостем оказался высокий мужчина с большой красивой головой и ежиком тонких седых волос. На нем была куртка из черного поплина с дюжиной вертикальных рубчиков под каждым рукавом, белый жилет, брюки в черно–коричневую полоску: богатый, очень приличный костюм, наряд человека с положением. Гил, видевший его прежде на Цеховых собраниях, узнал п–ля Блейза Фодо, Цехмейстера собственной персоной.

Амиант медленно поднялся на ноги.

— Я слышал о ваших трудностях, п–ль Тарвок, — заговорил глубоким серьезным голосом Фодо, — и пришел доставить вам благие пожелания Цеха и мудрый совет, буде он вам требуется.

— Спасибо, п–ль Фодо, — поблагодарил Амиант. — Жаль, вас не было здесь, чтобы посоветовать Эллсу Уоллегу не выдавать меня.

Цехмейстер нахмурился.

— К несчастью, я не могу предвидеть всякий неблагоразумный поступок, совершенный всяким членом. И делегат Уоллег, конечно же, выполнил свой долг так, как он его понимал. Но я удивлен, застав вас за писанием. Чем вы занимаетесь?