Джонатан Летем - Пистолет с музыкой Страница 57

Я помолчал и дал им время обмозговать это. На лице Кэтрин сменило друг друга несколько разных выражений, по большей части скептических, но в конце концов она была достаточно умна, чтобы притворяться, будто это лишено убедительности. Я видел, что она осознала это, а потом я увидел, как она напоминает себе, что моя карточка лежит у нее в ящике и что за пределы этой комнаты без ее ведома не выйдет никто и ничто. Она быстро пришла в себя — наверное, за эти годы у нее было достаточно возможности попрактиковаться в этом. Да, она изменилась сильнее, чем Барри, или Сёрфейс, или Тестафер, или кто угодно другой из тех, с кем я имел дело со времени возвращения. Она изменилась так же, как изменились размеры и убранство ее кабинета.

— Интересная история, — произнесла она. — Что вы надеетесь получить?

— Я хочу, чтобы Энгьюина разморозили, — ответил я. — Я устрою вам черт-те что, если вы не сделаете этого.

Она только улыбнулась.

— Это вы меня смешите, Телепромптер, — сказал я. — Позвольте мне считать, что я представляю для вас угрозу. Это ведь не ерунда: парень совершенно безобиден — и невиновен.

Она пощелкала клавишами своего компьютера. Я решил, что она смотрит досье Энгьюина, хотя на деле это могло быть что угодно. Вплоть до часов. Она щурилась, глядя на монитор, и я вспомнил, как при нашей первой встрече она не хотела, чтобы я видел ее в очках.

— Я посмотрю, что можно сделать, — сказала она.

Я обдумал это. Я много чего сделал на четырнадцать сотен Энгьюина.

— Этого мало, — сказал я.

Она посмотрела мне прямо в глаза. На этот раз это я выдержал ее взгляд, не моргнув.

— Ладно, — сказала она. — Завтра. Даю вам слово.

— Спасибо.

— Не меня благодарите, — отрезала она. — Благодарите свою счастливую звезду. Забирайте свое барахло и убирайтесь.

Она открыла ящик и вернула Сёрфейсу его карточку и книжку, потом отдала мне карточку, а пистолет положила на стол. Я потянулся за ним, но она не убирала с него руки и смотрела на меня, а я смотрел на нее, и мне показалось, по лицу ее пробежала слабая тень улыбки. Секунда прошла, и она позволила мне взять пистолет и убрать его в карман пиджака.

Она нажала на кнопку интеркома и вызвала громил, ожидавших за дверью.

— Уведите их отсюда, — приказала она. — Вышвырните их на улицу.

Храни Господь их добрые сердца, они выполнили приказ в точности.

Глава 7

Счетчик на стоянке перед пансионатом «Уайт Уолнут Рест Хоум» исполнил для меня пару тактов на гавайской гитаре, когда я опустил в прорезь двадцать пять центов, но я не стал задерживаться, чтобы дослушать. Я одолел долгий путь, и у меня трещала голова. Моя кровеносная система не отказалась от попыток требовать зелья, и я устал искать различные поводы для отказа. Все это называлось одним словом: ломка, и в отличие от индусов, сажавших исцеляемых от дурной привычки на деревянную лошадку, меня, казалось, посадили на дикобраза.

Я вошел внутрь. Здесь было тихо и славно, с цветами и антикварной мебелью на каждом шагу. Я нашел администратора. Даму за столом мое появление, казалось, напугало, но я не знал, что было тому виной: мои ли покрасневшие глаза вкупе с помятой одеждой или то, кого я хотел видеть. Возможно, и то, и другое.

Они держали его в уютной палате, с окнами на три стороны и коллекцией плетеной мебели, чтобы ставить на нее стаканы с лимонадом и прочие нужные вещи. Он смотрел телевизор, вернее, они усадили его лицом к телевизору, поскольку, когда я обошел его кресло-каталку и стал перед глазами, он не обратил на это внимания, хотя сидел с открытыми глазами. Если не считать застывшего взгляда его когда-то полных жизни глаз, он почти не изменился. Его борода была запущена, но голова почти не начала лысеть. Я отпустил сиделку и уселся в одно из кресел.

Так мы сидели несколько минут: я смотрел за танцем пылинок в солнечном луче, он якобы смотрел телевизор. Единственным слышным звуком было его дыхание. Потом я протянул руку и выключил изображение.

— Фонеблюм, — позвал я.

Он сонно пробормотал что-то.

Я выбрался из кресла, подошел и взял его за воротник. Его глаза прояснились.

— Проснитесь, — сказал я.

Он поднял свои пухлые руки, отнял мои от воротника и оттолкнул меня.

Я подождал, пока он моргает, выходя из забытья. Он осмотрел меня; его лоб вопросительно покрылся сетью морщин.

— Вы инквизитор? — припомнил он. Голос доносился из недр его туши, словно купленный по дешевке гром «секонд хэнд». Это был голос из прошлого.

— Вы правы, — ответил я.

— Очень хорошо. — Он потер нос согнутым пальцем. — Вас не раздражают вопросы? Я с пониманием отношусь к тем, кто их не любит.

Он выдохся, но старые привычки умирали не сразу. Я готов был снять перед ним шляпу. Это был блеф, и в другой обстановке, не будь здесь телевизора, кресла-каталки и толстого слоя пыли, я мог бы купиться на него и поверить, что он до сих пор в седле. Но яркий, острый ум, светившийся в его глазах исчез. Он не знал, с кем говорит.

— Ничего. Вопросы — мой хлеб. С маслом.

Он не вспомнил ответа. Он просто кивнул и сказал:

— Хорошо. Чем могу помочь?

— Я хотел поговорить с вами о Челесте.

Я подождал, пока он переварит это. Имя он помнил. Наверное, оно уносило его в страну его мечты.

— Вы помните Челесту? — спросил я.

— Как же, помню. — Он больше не смотрел на меня. — Я помню Челесту. Разумеется.

— Я расследовал ее убийство.

Его глаза снова перекинулись на меня.

— Это было давно, — сказал он.

— Для меня прошло дня два. У меня на ботинках до сих пор ее кровь.

Я произнес это ненароком, но увидел, что это произвело впечатление.

— Да, — тихо произнес он. — У меня тоже.

— Вы убили ее? — предположил я.

— Не помню, — признался он. — Я убил много людей.

— Вы любили ее?

Он задумался. Я ждал.

— Не помню, — повторил он.

Его лицо не выражало ничего.

— Попробуйте еще, — сказал я. — Этот случай особый. Вы любили ее и убили ее.

Я взял его за воротник. Его глаза прояснились, а челюсть стала на место.

— Кажется, да. Эти две вещи часто происходят вместе. — Он усмехнулся в бороду. — Видите ли, женщины на середине высоты раздваиваются. Я просто довел это до конца.

Вот и все. Я спорил сам с собой, но он облегчил мою задачу. Я отпустил его халат, отступил назад и достал из кармана пистолет Барри. Он проиграл мне свою скрипучую мелодию. Я снял его с предохранителя и навел мушку на грудь Фонеблюма. Он служил хорошей мишенью.

Я смотрел, как он пытается сфокусировать взгляд на пистолете. Ему пришлось скосить глаза к переносице. Его пальцы на подлокотниках каталки чуть напряглись, но лицо осталось бесстрастным.