Кир Булычев - Похищение Тесея Страница 58

Но пока она рассуждала, мужчина, отошедший столь далеко, обратил внимание на то, что из моря вышла девушка, и ничуть этому не удивился.

— Добрый день — сказал он. — Возможно, ты Афродита, хотя зрение мое ослабло, или ты Океанида, вышедшая на берег без разрешения строгого Океана?

Честно говоря, мне не хотелось никого видеть, но раз ты здесь, я не могу тебя прогнать. Земля — общая для всех живых существ.

Человек этот выглядел странно. Он был не стар, по крайней мере его длинные волнистые волосы были лишь чуть тронуты сединой, хотя борода и усы были совсем седыми. Кожа на лице была обветрена штормами, выдублена, как у старого моряка. Глаза этого человека казались бы молодыми, если бы не взгляд — пустой, усталый, мертвый, взгляд настолько древнего человека, будто он старше самой Земли. И одежда человека была странной. На нем была позолоченная бронзовая кираса с выкованной на ней мордой льва, короткий хитон, вылезающий из-под нее, был из дорогой пурпурной ткани, но оборван и потрепан. Сандалии, прикрепленные к ногам золотыми шнурками, сношены так, что ступни касались песка. У пояса висели пустые ножны. Некогда это был могучий воин, мышцы его, истощенные и обтянутые шершавой кожей, еще хранили память о победах в борьбе и гимнастических ристалищах, да и ростом он не уступал Коре.

Кора уже поняла, что видит кого-то из знаменитых героев Древней Эллады, но не знала, с кем из них столь жестоко обошлась судьба. В любом случае это был не Тесей, которому только-только исполнилось семнадцать лет и который шел от победы к победе.

Кора забыла о своей наготе, потому что человек более не замечал ее. Но не знала, что спросить. Обычно в Древней Элладе путник спрашивает незнакомого человека, кто он и куда держит путь. Но Коре было неловко задать такой вопрос. Потому она спросила:

— Прости, странник, я разыскиваю юного Тесея, который идет из Трезены в Афины к своему отцу Эгею. Не встречался ли он тебе?

— Кого? — переспросил путник. Голос его был надтреснутым и усталым. Будто каждое слово давалось ему с трудом. — Тесея.

— И он идет к Эгею? — вдруг оборванец засмеялся так же хрипло и устало, как говорил. — Какое странное совпадение. Она погубила меня, она погубит его… Разве это не забавно?

— О чем вы говорите, добрый человек? — Если ты хочешь получить ответ на свой вопрос, девушка, то ты должна будешь немного пройти со мной. Я уже завершаю свой путь в этом мире, мне осталось идти недолго. Поэтому, если в тебе есть любопытство, последуй за мной.

Разумеется, Кора была настолько заинтригована, что пошла рядом со странным нестарым стариком.

— Меня зовут Ясон, — произнес человек. — Я думаю, ты слышала обо мне. О моих подвигах и путешествиях.

— Вы — Ясон! — Кора не смогла сдержать удивления. Кентавр не завершил вчера рассказ о Ясоне, но почему-то Кора была убеждена, что Ясон остался править где-то… но где?

— Кто-то должен платить за все, — произнес Ясон. — Покупают на рынке двое, а платит один. Смешно, правда? Я полагал, что цель, к которой меня подталкивали боги, на которую меня благословила вся Эллада, настолько велика, что ради нее можно пойти на все. Я был одержим. Ты меня можешь понять?

— Вы для меня, — призналась Кора, — не человек с человеческими чувствами, а герой, сродни Гераклу. Вы исполняете свой великий долг, а каково людям и городам, на которые вы между делом наступили, вам дела нет. Вы подали человечеству дурной пример — почитать убийц. Если бы вам дано было заглянуть в будущее, вы узнали бы, что люди почитают больше всего не спасителей, а именно убийц. Вам ничего не скажут великие в будущем имена Александра Македонского, Наполеона, Ленина, Сталина, Гитлера, — каждый из них выдумывал себе и своему народу, который одурманивал, подчинял себе, сводил с ума, одну цель, а цель была простая: убивать и убивать. И кто успел больше убить, тот выигрывал игру с вечностью. Видно, вы убили не так много людей, если бродите по берегу в таком жалком виде.

— Нет, я не герой. То, что я сделал по воле богов, как бы осталось вне меня, — сказал Ясон, — я оказался подобен полководцу, который вернулся с победоносной войны, а дома никому до этого дела нет и надо все начинать сначала. Пасти скот и растить детей. А у меня в ушах все звенят клинки мечей и слышны боевые клики.

— Но у вас была жена, семья, — неосторожно сказала Кора.

— Вы, наверное, слышали о моей жене, — отозвался Ясон.

Они медленно шли по берегу, к счастью, берег был песчаный, и босиком идти было даже приятно, особенно если спускаешься ближе к воде, где песок плотный, утрамбованный волнами.

— Да, я слышала о Медее, — согласилась Кора. — В вашем голосе звучит отвращение. А знаете ли вы, что, будучи одинок, брошен всеми, ожидая смерти, я еще раз вспомнил всю нашу жизнь с Медеей. И знаете, о чем я догадался? Что она моя жертва. — Я не поняла вас, Ясон, — сказала Кора. — Все, что делала эта дикая, первобытная душа, она делала ради любви ко мне. И не было и не будет уже в мире человека, который готов был бы на все, абсолютно на все, ради того, чтобы угодить возлюбленному. Порой я чувствовал это, а чаще такая любовь меня утомляла и даже пугала. Потому что она не знала границ. Я разделил любовь и деяния, а этого нельзя было делать. Нельзя было умиляться любовью и ужасаться деяниям. Потому что, когда мне было выгодно, я толкал Медею на эти деяния. О силе ее любви знаю лишь я, а о ее преступлениях знает весь мир. В каждом из нас смешан бог и смертный. В каждом… даже в последнем рабе. Так вот во мне правит смертный, а в Медее — богиня. И потому ее поступки нельзя мерить мерками смертных. Но что дозволено богине, то, к сожалению, осуждают в человеке.

— Значит, можно убить и разрезать на куски своего брата…

— Ради любви —да! Но богине, а не смертной.

— И смерть Пелия?

— Медея мстила за меня так, как я хотел бы отомстить в глубинах моего ума. Но, будучи смертным, не посмел. А она посмела — она как бы воплощение моих самых страшных и самых запретных желаний.

— Все это можно объяснить, но тогда она должна была смириться с вашей женитьбой на Главке.

— Может быть, она и смирилась бы, будь простой смертной. Но богиня должна мстить! Мстить мне за то, что я предал ее любовь. — Но мстила не вам!

— Она знала, что для меня смерть Главки горше и больнее, чем собственная смерть. Моей тени будет все равно, живете ли вы, умерли ли, любите или ненавидите… все равно. А живому больно! — А дети?

— Знаешь, девица, что самое страшное: я подозреваю теперь, что она сознательно отдала наших детей на растерзание дикой толпе. Потому что в ее сердце вмещалась лишь одна любовь — ко мне. И потому лишь одна месть — месть любимому. До того момента как я был верен ей, ничто не могло встать на пути ее любви ко мне. В тот момент, когда я изменил ей, изменил своей клятве, она лишилась чувства любви. Медея жива, Медея неуязвима, ибо боги все равно защищают ее как высшее воплощение любви. Но на самом-то деле она никого не любит и не полюбит больше. И потому бойся ее, девушка. Она лишилась сердца. Это сердце в ней сжег я.