Питер Уоттс - Огнепад (Сборник) Страница 58

– Не касаются?

– Не допрашивают, – закончил я.

– Ты с самого начала знал, что Челси – девочка старомодная.

– Когда это ее устраивает. – Я глотнул эля. – Но со сплайсером в руке она сразу забывает о своей консервативности. Но над стратегией ей стоит поработать.

– «Стратегией».

«Это не стратегия, твою мать! Ты что, не видишь, как мне больно? Я уже не сопротивляюсь, лежу, свернувшись эмбрионом, на полу, а ты только и можешь, что критиковать мою стратегию? Что мне еще прикажешь – вены перерезать?!»

Я пожимал плечами и отворачивался. Уловки природы.

– Она рыдает, – констатировал я. – Ей плакать легко: высокий уровень лактата в крови, просто химия. А она прикрывается этим так, словно я ей что-то должен.

Паг поджал губы:

– Не значит, что это напускное.

– Все напускное. Любое поведение – лишь стратегия. Ты же знаешь, – я фыркнул. – А она дуется от того, что я сделал по ней модель?

– Полагаю, дело не в самой модели, а в том, что ты не рассказал ей об этом. Ты же знаешь, как она ценит честность в отношениях.

– Само собой! Она просто не хочет о ней слышать.

Он посмотрел на меня.

– Отдай мне должное, Паг. Ты действительно считаешь, что я должен сказать Челси, как временами меня передергивает от ее вида?

Система по имени Роберт Паглиньо сидела молча, потягивала наркотик и приводила в порядок несказанные слова. Переводила дыхание.

– Поверить не могу, что ты можешь быть таким тупым, – выжал из себя он.

– Да? Просвети.

– Конечно, она хочет услышать, что ты не сводишь с нее глаз, что ты любишь ее оспинки и запах изо рта и согласен не только на одну корректировку, а на все десять. Но это не значит, что она ждет от тебя вранья, идиот этакий! Она хочет, чтобы все это оказалось правдой. И… ну почему так не может быть?

– Потому что это не так, – ответил я.

– Господи, Сири! Люди не ведут себя разумно. Даже ты. Мы – не мыслящие машины, а… чувствующие машины, которые по случайности умеют думать, – он перевел дыхание и хлебнул еще. – И ты это сам знаешь, иначе не смог бы работать. Или, по крайней мере… – он поморщился, – система знает.

– Система!

Я и мои протоколы – вот что он имел в виду. Моя «китайская комната».

Я вздохнул:

– Она не работает со всеми.

– Заметил. Нельзя читать систему, к которой слишком привязан, да? Эффект наблюдателя.

Я пожал плечами.

– Вот и хорошо, – заключил Пат. – Не думаю, что мне понравилось бы общаться с тобой в этой комнате.

– Челси говорит, – вырвалось у меня прежде, чем я успел себя одернуть, – что она предпочла бы настоящую.

Паг поднял брови.

– Настоящую что?

– «Китайскую комнату». Говорит, та поняла бы ее лучше.

Несколько мгновений вокруг нас бормотал и шумел «КуБит».

– Могу понять, почему она так сказала, – произнес Паг в конце концов. – Но ты… ты справился, Стручок.

– Не знаю…

Он напористо кивнул:

– Знаешь, что говорят о непроторенных дорогах? Ну вот ты сам прокладываешь себе путь. Не знаю, почему… Это как учиться каллиграфии без рук. Или… жить с проприоцептивной полинейропатией. Если бы у тебя просто получалось сосуществовать с людьми, это было бы чудо; но у тебя-то все хорошо получается – и вот это вообще за гранью вообразимого.

Я нахмурился:

– Проприо…

– Раньше была такая болезнь, при которой люди не чувствовали… собственного тела. Вот! Они не воспринимали положение в пространстве, понятия не имели, в какой позе находятся и есть ли у них конечности. Некоторые утверждали, что чувствуют себя парализованными. Или будто их лишили тела. Их мозг посылал сигнал руке и полагался на веру, что тот дошел. Взамен такие больные использовали глаза: смотрели на руки при каждом движении, заменяли зрением нормальную обратную связь, которую мы с тобой воспринимаем как данность. Они могли ходить, но не отрывали взгляда от ног, обдумывали каждый шаг. У них неплохо получалось, но даже после нескольких лет тренировок стоило их отвлечь на полушаге, и они падали, как орбитальный лифт без противовеса.

– Хочешь сказать, я такой же?

– Ты пользуешься своей «китайской комнатой», как они зрением. Ты заново, почти с нуля, изобрел эмпатию, и твой способ в некоторых отношениях – неочевидных, иначе мне не пришлось бы тебе объяснять, – лучше оригинала. Поэтому ты такой талантливый синтет.

Я покачал головой.

– Всего лишь наблюдатель. Я наблюдаю за действиями людей и пытаюсь представить, что могло заставить их так поступить.

– По мне, это и есть сочувствие.

– Нет. Сочувствуя, ты воображаешь не то, что чувствует другой, а что бы ты сам чувствовал на его месте. Так?

Паг нахмурился.

– И?

– А если бы ты не знал, как себя чувствовать?

Он посмотрел на меня. Его грани были торжественны и кристально прозрачны.

– Ты не такой, приятель. Ты лучше. Может, на вид этого не скажешь, но… я тебя знаю. И давно.

– Ты знал кого-то другого. Я же Стручок, забыл?

– Да, то был другой человек. И, может, я его помню лучше тебя. Но одно скажу точно… – Паг подался вперед. – Вы оба помогли бы мне в тот день. Он, может, справился бы добрым старомодным сочувствием, а тебе пришлось из запчастей наскоро сварганить блок-схему человеческих отношений. Но от этого твое достижение лишь значительнее. Вот почему я с тобой, старина! Пускай даже у тебя в жопе штык длиной с башню Рио.

Он поднял бокал, и я послушно с ним чокнулся. Мы выпили.

– Я его не помню, – сказал я немного погодя.

– Другого Сири? До появления Стручка?

Я кивнул.

– Совсем ничего?

Я напряг память:

– Его же регулярно било припадками, да? Постоянная боль. А я не помню никакой боли, – бокал почти опустел. – Но… временами я вижу сны о нем. О том, как я им был.

– И на что это похоже?

– Это ярко. Все такое насыщенное, понимаешь? Запахи, звуки. Сильнее, чем в жизни.

– А теперь?

Я взглянул на него.

– Ты говоришь «было ярко». Что изменилось?

– Не знаю. Может, и ничего. Я теперь… ничего не помню, просыпаясь.

– Тогда откуда ты знаешь, что видишь сны? – спросил Паг.

«Все, хватит!» – подумал я и в один глоток прикончил свою пинту.

– Знаю.

– Откуда?

Я нахмурился, запнувшись. Несколько секунд подумал, прежде чем вспомнить, и ответил:

– Я просыпаюсь с улыбкой.

* * *

Рядовой смотрит врагу прямо в глаза. Рядовой понимает, что поставлено на карту Рядовой знает цену скверной стратегии. А что видят генералы? Лишь тактические схемы и диаграммы. Вся структура командования перевернута вверх ногами.