Павел Вежинов - Антология Страница 58

— Ты издалека? — спросил меня Маленький Скорпион.

На самом деле у него было свое имя, но для простоты я буду называть его так.

— Издалека! — воскликнул я. — Скажи, этот старик — твой дедушка?

— Да. Он считает, что все беды происходят от иностранцев, поэтому очень боится их.

— Он тоже ест дурманные листья?

— Представь себе, ест, хотя они и завезены из-за границы. Он думает, будто позорит этим иностранцев.

Вокруг уже толпилось немало прохожих, которые смотрели на меня, разинув рты и округлив глаза, словно на чудище.

— Нельзя ли нам найти для беседы местечко поспокойнее?

— Куда мы ни пойдем, они двинутся за нами, так что давай говорить здесь. Они совсем не слушают нас, только глазеют на тебя.

Прямота Маленького Скорпиона мне очень нравилась.

— Ладно, останемся здесь. Расскажи о своем отце.

— Он прогрессивная личность, по крайней мере был ним до двадцати лет. Тогда он выступал против дурманных листьев, но потом унаследовал дедовскую рощу. Еще он ратовал за свободу для женщин, а сейчас не пускает тебя к нам, потому что у него в доме женщины. Дед часто говорит, будто я тоже таким стану: в зрелые годы все вспоминают заветы предков. Дед, кроме заветов, ничего не знает. Отец — тот немного другой. В молодости он даже подражал иностранцам, а сейчас использует свои знания, чтобы на всем наживаться. Когда надо применить новинку, он ее применит ради выгоды, но в главном они с дедом одинаковы.

Рассказ собеседника ошеломил меня, и я зажмурил глаза. Мне показалось, будто он нарисовал картину общественного круговорота. Вне круга что-то мерцает, но внутри царит кромешная, все сгущающаяся тьма. Развеется ли когда-нибудь тьма — это целиком зависит от таких, как Маленький Скорпион, думал я, хотя еще не знал ни его подлинных взглядов, ни его возможностей.

— А ты ешь дурманные листья? — вдруг спросил я, точно в этих листьях крылись истоки всех бед.

— Ем, — ответил Маленький Скорпион.

Картина общественного круговорота еще больше затуманилась.

— Почему? Извини за бесцеремонность.

— Потому что без них нельзя бороться.

— Бороться? Может быть, приспосабливаться?

Маленький Скорпион долго молчал.

— Да, пожалуй, приспосабливаться… — ответил он наконец. — Я был за границей, повидал мир, но среди народа, который ничего не желает делать, можно только приспосабливаться, иначе не проживешь.

— А сам ты разве не способен действовать?

— Бесполезно! Что значу я один против глупой, наивной, жалкой и переменчивой в своих настроениях толпы; против солдат, которые умеют только махать дубинками, грабить дурманные рощи да насиловать женщин; против многомудрых, корыстолюбивых, близоруких и бесстыдных политиканов? В конце концов, своя голова дороже…

— И так думает большинство молодежи?

— Что? Молодежи? У нас такой нет. Вернее, она определяется только возрастом, а вслед за ней идут старые… — Он, наверное, выругался, но я не понял. — Наши молодые иногда древнее стариков, похуже моего папаши…

— Надо помнить о влиянии дурной среды, — попытался я его смягчить. — Не будем чересчур строги.

— Дурная обстановка, конечно, мешает, но ведь она способна и пробуждать! Молодежь должна быть живой, а мои сверстники с самого рождения какие-то полумертвые. Они всем недовольны, однако стоит им почуять малейшую выгоду для себя, как их сердца черствеют…

Теперь я уже встревожился.

— Ты, наверное, преувеличиваешь. Не обижайся на мои слова, но стоит ли превращаться в рассудочного пессимиста, которому не хватает смелости? Свое неумение действовать ты объясняешь чужими грехами, поэтому в видишь все в мрачном свете. Оглянись вокруг, мир не покажется тебе таким уж безнадежным.

— Возможно, — усмехнулся Маленький Скорпион. — Но эту исследовательскую работу я предоставляю тебе. Ты прибыл издалека и, наверное, увидишь все яснее меня.

Окружавшие нас зеваки, в свою очередь, уже изучили, как я моргаю и открываю рот. Теперь их любопытство сосредоточилось на моих штанах. У меня была еще масса вопросов к Маленькому Скорпиону, но вокруг не осталось ни глотка свежего воздуха. Я попросил собеседника найти мне какое-нибудь пристанище. Он сначала тоже посоветовал идти в иностранный квартал, причем его доводы были более вескими, чем у кошачьих иностранцев. Наконец он сказал:

— Я не думаю, чтобы ты всерьез занялся изучением нашей жизни, твоя горячность скоро испарится. Но если ты в самом деле решил жить здесь, я могу подыскать тебе место. Правда, оно хорошо лишь тем, что в том доме не едят дурманных листьев.

— Главное, чтобы было место, а остальное пустяки! — воскликнул я, стараясь отогнать от себя мысль об иностранном квартале.

14

Я поселился в доме посланника. Сам хозяин давно умер, а его вдова имела одну особенность (помимо того, что съездила за границу): не ела дурманных листьев и твердила об этом раз сто на дню. Как бы там ни было, я наконец обрел пристанище и с гордостью молодого котенка полез на стену, чтобы увидеть внутренность городского дома.

Когда я прикоснулся к этой стене, мое сердце слегка екнуло: мне показалось, что стена качается и осыпается под моими руками. Вообще стена походила на сыроватую глиняную лепешку, в чем я окончательно убедился, добравшись до верха.

Крыши не было никакой. Что же они делают во время дождя? Любопытство еще больше укрепило меня в намерении пожить здесь. Аршинах в пяти от стены начинался деревянный помост с дырой, из которой выглядывала вдова посланника.

Ее широкое лицо и пронзительный взгляд меня не удивили. Но сквозь толстый слой пудры у нее пробивались серые волоски, как у тыквы, подернутой инеем. Это немного смущало.

— Вещи можешь класть на помост, весь верх твой, а вниз не спускайся. Кормлю два раза — на рассвете и в сумерках, не опаздывай. Дурманных листьев мы не едим, плату вперед! — Посланница знала толк в дипломатических переговорах.

Я отсчитал деньги — из тех пятисот национальных престижей, которые еще в деревне получил с Большого Скорпиона. Весь мой багаж был на мне, это следовало считать преимуществом, потому что как-то глупо везти мебель в дом, состоящий из помоста и четырех стен. Хорошо бы мне не свалиться в дыру на этом помосте, и все будет в порядке. Правда, кроме дыры, на помосте был еще слой глины, запах которой совсем не вязался с моим представлением о посольской резиденции. Сверху будет припекать, снизу смердить… В общем, я понял, почему люди-кошки весь день толкутся на улице.

Не успел я последовать их примеру, как из дыры снова показалась мадам, а вслед за ней — восемь кошек помоложе. Нерешительно озираясь на меня, они попрыгали на стену. Вдова тоже оглянулась, уже со стены.