Александр Мирер - Дом скитальцев Страница 6

Сурен Давидович сказал:

– Степа принимал участие в этом деле. (Рубченко кивнул.) После Алеши он тоже кое-что расскажет. Хорошо, Степик?

Степка пробормотал:

– Как скажете, Сурен Давидович.

Кое-как я продолжал говорить, а сам смотрел на Степку. Они с Суром сидели напротив света, так что лица не различались. Я видел, как Сур подал ему винтовку и шомпол, придвинул смазку. Сам тоже взял винтовку. И они стали чистить. Степка сразу вынул затвор, а Сур, придерживая ствол под мышкой, открыл тумбочку и достал пузырек с пилюлями против астмы. Я в это время рассказал про пустую поляну и про следы в одну сторону, а Рубченко кивал и приговаривал:

– Так, так... Не было следов? Так, так... Подожди, Алеша, он повернулся к Степке: – Ты, хлопчик, до самого города проехал в такси?

Степка сказал:

– До места доехал.

– Куда же?

– Въехал в ваш двор, со стороны улицы Ленина. Через арку.

– Они тебя обнаружили?

– Я спрыгнул под аркой. Не обнаружили.

– Молодец! – горячо сказал Рубченко. – Ловко! Проследил, что они делали впоследствии?

В эту секунду Сурен Давидович щелкнул затвором и пробурчал:

– Каковы мерзавцы! Патрон забыли в стволе...

Капитан повернулся к нему:

– Прошу не мешать! Речь здесь идет о государственном преступлении!

Во! Я чуть не лопнул от гордости. Говорил я им, говорил – шпионаж! Я страшно удивился, почему Степка не обрадовался. Он швырнул свою винтовку на кровать и сказал тихим, отчаянным голосом:

– Сурен Давидович... Вон он, – Степка ткнул пальцем прямо в Рубченко, – он тоже хватался за сердце перед пеньком. Он – «Пятиугольник двести». Я видел.

Мы замерли. Мы просто остолбенели. Представляете? И капитан сидел неподвижно, глядя на Степку. Сурен Давидович прохрипел:

– Остапович, как это может быть?

Но капитан молчал. А Степка вдруг прикрыл глаза и откинулся к стене. Тогда Рубченко выставил подбородок и ответил:

– Объясню без свидетелей. Государственная тайна! – и опять уставился на Степана.

Он смотрел сурово, словно ожидая, что Степка должен отречься от своих слов. Но где там! Степка вскочил и выкрикнул:

– Объясняйте при нас!

Сур прохрипел снова:

– Остапович, как это может быть?

– Пустяки, пустяки, – ответил Рубченко и живо завозился руками у себя на груди. – Ничего не может быть...

Поперек комнаты ширкнуло прозрачное пламя, щелкнула винтовка. Я ничего не понял еще, а капитан Рубченко уже падал со стула. Сурен Давидович смотрел на него, сжимая винтовку, и из стены, из громадной черной дыры сыпался шлак. Дыра была рядом с головой Сура.

Несчастье

Говорю вам, мы ничего не поняли. Мы будто остолбенели. В косом столбе солнечного света блеснул седой ежик на голове Павла Остаповича, – капитан падал головой вперед, медленно-медленно, в полной тишине. Только шуршал черный шлак, осыпая белую клеенку на тумбочке. Степка еще стоял с поднятой рукой – так быстро все произошло. Я еще без страха, будто во сне, смотрел, как капитан грудью и лицом опустился на половицы, как из-под его груди снова ширкнуло пламя, ударило под кровать, и оттуда сразу повалил дым. Потом Сур вскрикнул: «Остапович!» – и попытался поднять капитана, а Степка неуверенно взял графин и стал плескать под койку, откуда шел дым. Я очнулся, когда Верка закричал и закатил глаза.

Мне пришлось вытащить его в коридор. Он перестал кричать и вцепился в меня. У меня до сих пор синяки – так он крепко ухватился за мои руки. Я сказал Верке:

– Сейчас же прекрати истерику! Надо помогать Сурену Давидовичу. А еще гвардеец...

Он немного ослабил руки. Кивнул.

– Ты, может, домой побежишь? – спросил я.

– Я буду помогать, – сказал Верка.

– Нет, уходи домой, – сказал я, но это были пустые слова.

Верка по-детски, с перерывами, вздохнул и пошел за мной.

В кладовой остро пахло дымом. Павел Остапович лежал на кровати. Сур стоял над ним и жалобно говорил по-армянски, ударяя себя по лбу кулаками. Он совсем задыхался. Мрачный, но нисколько не испуганный Степка стоял набычившись. Я не смотрел в ту сторону.

Я прошептал:

– Степ, как это получилось? Он умер?

Степка дернул плечом. Я понял: умер. Но я все еще думал о случайном выстреле. Как же Сур, такой опытный стрелок, мог случайно выстрелить, доставая патрон из ствола?

Тогда Степка сказал:

– Смотри, – и показал куда-то вбок.

Я не мог отвести глаз от Сура и не понимал, куда Степка показывает. Он за плечи повернул меня к столу.

Там лежал поразительный предмет. Он был ни на что не похож. С первого взгляда он смахивал на стальную палку, но стоило секунду приглядеться, чтобы понять – эта штука не стальная, и даже не металлическая, и не папка уж наверняка. Даже не круглая. Овальная? Нет, бугристая, будто ее мяли пальцами. Зеленовато-блестящая. На одном конце был черный, очень блестящий кристалл, а у другого конца выступали две пластинки вроде двух плавников. Несколько секунд я думал, что это сушеный кальмар – пластинки были похожи на хвост кальмара или каракатицы. В длину штука имела сантиметров тридцать.

– Видел? Это бластер, – прошептал Степа.

У меня совсем ослабели ноги. Бластер! В некоторых фантастических рассказах так называются ружья, стреляющие антиматерией, или лучевые. В рассказах, понимаете? Но мы-то были не в рассказе, а в доме три по улице Героев Революции, в подвальном этаже, переделанном под тир. И здесь, на столе оружейной кладовой, вдруг оказался бластер, который принес под пиджаком капитан Рубченко, заместитель начальника милиции.

Я поверил сразу – бластер настоящий. Степка прав. В косом свете бластер отливал то зеленым, то серым, волчьим цветом. Он был абсолютно ни на что не похож. Теперь я понял, что за пламя ширкало, почему в бетонной стене выжжено углубление размером с голову и, главное, почему выстрелил Сурен Давидович.

Я держался за край стола. Ох, слишком многое случилось за одно утро, и конца событий не было видно!

Шнурок

И еще оставалось тело Рубченко на кровати.

Мне было страшно заговорить, взять в руки бластер, взглянуть на Сурена Давидовича. Степка же был не таков. Он потрогал бластер и сказал нарочито громко:

– Совершенно холодный!

Сур услышал и обернулся. Ох, вспомню я эту картину... Как он смотрит коричневыми, яростными глазами на разорение, на дрожащего Верку, на винтовки, валяющиеся в лужах, и на бластер... Он посмотрел и внезапно заметался, открыл железный шкаф с оружием и быстро-быстро стал запихивать в него винтовки. Потянулся к бластеру – Степка перехватил его руку.

– Это спуск, Сурен Давидович, эти вот крылышки.

Сур начал крепко тереть виски. Тер со злостью, долго. Потом проговорил:

– Конечно, спуск. Вот именно... Где шнурок?

Степка показал пальцем – на полу, а я поднял. Черный шнурок от ботинок, вернее, два шнурка, связанных вместе. Все четыре наконечника были целы, торчали на узлах.

– Понимаю, – сказал Сур. – Брезгуешь... – Принял у меня шнурок, положил в шкаф. – Напрасно все-таки брезгуешь, Степан.

– Он предатель, – сказал Степка, показывая на Рубченко, – а вы его жалеете!

Я вздрогнул – рядом со мною закричал Верка:

– Врешь! Дядя Павел – папин друг, а не предатель, врешь!

– Так, мой мальчик... Степан, слушай меня: если Павел Рубченко – предатель, то и я предатель. Таких людей, как он... – Сур закашлялся. – Он не только честный воин. Не только храбрый и добрый человек. На моих глазах он двадцать лет проработал в милиции. И на фронте. И всегда был настоящим рыцарем...

Степка молчал. Трудно было не согласиться – такой человек на виду, как в стеклянной будке. Зато Сур очнулся от своего отчаяния и продолжал говорить:

– Мы потеряли много времени... Необходим врач. Кто позвонит в «Скорую помощь»? Ты, Лешик? Придержите дверь. – Он осторожно поднял бластер и перенес в шкаф. Запер на два оборота. – Ах, Остапович!... Ах, Остапович!... Лучше бы... – Он осекся.

Я знал почему. Он сто раз дал бы себя сжечь этим бластером, лишь бы не стрелять в друга. Он выстрелил, спасая нас.

И, посмотрев на нас, он подобрался, тряхнул головой, стал по виду прежним, даже погладил Верку, как всегда, от носа к затылку.

– Да, тяжелое положение... В «скорую» нельзя обращаться. Степа, Алеша! Загляните в четвертый подъезд, квартира шестьдесят один. Доктор Анна Георгиевна... Пригласите ее сюда. Что сказать? У нас раненый.

Мы побежали. Степка на ходу сказал:

– Правильный приказ.

– Почему? – спросил я.

Он ответил:

– А вдруг эти уже на «скорую» пробрались?

– Кто – эти?

– С бластерами.

– А зачем им пробираться?

Степка только свистнул. Тогда я возразил: