Александр Громов - Дарю тебе звезду Страница 6

За это время Трифилий приспособил вместо бака большой пластиковый ящик, найденный в кладовке, загрузил его мякотью орехов и выставил на южную сторону веранды. Вечером в облаках появились разрывы. Ветер стих.

Неприятности начались наутро. Во-первых, Трифилий проснулся раньше, чем ему хотелось, от сердитого гудения климатизатора. Во-вторых, вне помещения оказалась такая жарища, какой Трифилий никогда в жизни не испытывал, поскольку ни разу не бывал в Сахаре, а баню не уважал. Немедленно захотелось запереться в спальне и просидеть в ней до ночи. В третьих, на ступенях веранды, на дорожке, ведущей к веранде, на пальмах, нависающих над верандой, и на самой веранде примостилось сотни полторы, если не две, восьмилапых мартышек. Те, что стояли на освещенных солнцем местах, гримасничали и приплясывали, как грешники на сковородке. Был ли среди них тот надоеда с проплешиной, Трифилий не понял. Проплешины имелись у многих, и клочья вылезшей от жары шерсти валялись повсюду.

А на веранде высилась куча орехов – да какая! В рост человека, не меньше.

– Вы чего? – сипло вопросил Трифилий. – Совсем того?.. Протухнут же. Я столько не съем. – Он вспомнил о баке и о бражке. – И не выпью.

– Прохладу! – не чирикнул, а прямо-таки мявкнул ближайший зверек с облысевшим боком. Вслед за ним тот же клич подхватили и остальные. На веранде стало шумно.

– Прохладу… – тянули одни едва ли не нараспев.

– Прохладу! – чирикали другие, как ни странно, рождая гармоничное двухголосье.

– Прох-ладу!!! – лаяли в такт третьи.

– А идите вы лесом! – возмутился Трифилий. – Где я вам возьму прохладу? Марш отсюда, я сказал! Макаки! Пшли! И шерсть свою заберите!..

Он сам удивился, что зверьки послушались. Через минуту последний из них исчез в пальмовой роще.

Изнывая от духоты, весь в поту, Трифилий добежал до моря. Над гладкой водой висело марево. Дрожали и кривлялись испарения. Вода на мелководье освежала не лучше горячей ванны. Он отплыл подальше, нырнул и только возде дна почувствовал облегчение. Вынырнул, глотнул горячего воздуха, выругался – и заторопился к бунгало. Песок жег даже сквозь подошвы. На мгновенно высохшей коже выступила соль. Будь пляж вдвое шире – выступили бы и волдыри.

На веранде и вокруг веранды, старательно держась тени, восседали зверьки. Кажется, их еще прибавилось.

– Чего опять приперлись? – вознегодовал Трифилий, укрывшись в жидкой тени от пальмы. Толпа восьминогих мешала пройти. Как видно, сознательно перекрыла путь.

Из толпы паукомакак-туземцев выдвинулся один, совершенно лысый с одного бока и клочковатый с другого. Не то верховный жрец, не то просто лучший оратор.

– Ты бог, – старательно, но с запинкой выговорил он. – Ты велишь. Мы служим. Выло… мня… – Он поднатужился и произнес: – Вы-пол-ня-ем. Мы шли лесом. Как ты велел. Еще будем ходить. Если надо.

– Ну и ходи, мне-то что, – буркнул Трифилий.

– Добрый бог. Молим тебя. О прохладе.

– Опять? – взревел Трифилий. – Издеваешься?!

Довести его до ярости удавалось не всякому. Даже когда ему выбил зуб братишка Цезарь, бомж и скотина, Трифилий не полез в драку. Но всякое же терпение имеет предел, черт побери!

Кусаться и царапаться зверушки не пытались, и Трифилий расшвырял их направо и налево. Хлопнул за собой дверью, защелкнул замок. Уфф!

Он не показывался наружу целый день. Ел концентраты из холодильника, пил вино. Спал. Смотрел тетушкины мыльные оперы. Временами подходил к окну и, видя в тени бунгало все тех же макак, бормотал ругательства.

Закат напугал Тирфилия. Огромное солнце цвета накаленного кирпича словно бы собиралось вскипятить океан. А тут еще восьминогим макакам, как видно, надоело принимать позы униженной мольбы – вздыбив остатки шерсти, они вовсю чирикали, выражая негодование, и одна из них запустила в окно палкой. Стекло, разумеется, устояло. Трифилий невольно отшатнулся, затем погрозил кулаком охамевшей макаке и опустил жалюзи. Сейчас же по стеклу забарабанил град камней и палок.

Вот тебе и курорт!

Ночью макаки не разошлись – держали дом в осаде и гневно верещали то поодиночке, то хором, а временами принимались обстреливать стены подручными метательными снарядами, так что Трифилий был благодарен натужно гудящему климатизатору за заглушающий шумовой фон. Спал он мало и тревожно.

Утром, еще более жарким, чем вчерашнее, макаки сгинули. Опасаясь подвоха, Трифилий осторожно приотворил дверь и поборол искушение немедленно ее захлопнуть. Жар стоял невыносимый.

То ли этот жар разогнал восьмилапых туземцев, то ли они разочаровались в своем божестве. Похоже, то и другое разом. Мало того, что весь пол веранды был усыпан шерстью – кое-где валялся и помет, а гора орехов исчезла без следа. Более того: ящик, выполняющий функцию бродильного чана, оказался перевернутым, и зловонная кашица вылилась на ступени. Трифилий втянул голову в спальню, хлопнул дверью, набрал в легкие воздуха приемлемой температуры и облегчил душу непристойным монологом. Нет, это ж только подумать: какой многочисленной бригадой должны были собраться слабосильные макаки, чтобы опрокинуть тяжеленный ящик! Попадись хоть одна – сейчас Трифилий без колебаний пооборвал бы ей лишние конечности.

Весь день он провел взаперти и только молился, чтобы не сломался климатизатор. Макаки не показывались. Обширные листья пальм жухли и сворачивались в сухие трубочки. Оранжевое солнце распухло еще больше; Трифилий его ненавидел. Пульсирующее оно, что ли? Или эта планета того… падает на звезду?

Впервые после того дня, когда в казино на него свалился нежданный подарок, он заглянул в сертификат и внимательно прочитал приложения. Нет, написано же черным по белому: звезда не переменная… Угу. Так… Параметры планетных орбит… Тут Трифилий вначале запутался, но на полке с тетушкиными электронными книгами отыскал словарь и уяснил из него значения слов «эксцентриситет» и «перигелий». Установив причину возрастающей жары – только вздохнул. Сквернословить не было сил.

На четвертый день затворничества он прикончил остатки провизии из холодильника и начал подумывать о хлебе насущном. На пальмах кудрявилась кора, дымились листья. Несмотря на усилия климатизатора, температура мало-помалу поднималась и в спальне, и в гостиной. Выйти наружу более чем на пять минут означало покрыться румяной корочкой и начать шкворчать. Оставалось ждать, терпеть и молиться.

И надеяться, что он будет еще жив к тому времени, когда эта сволочная планета (курорт, как же!) оставит позади перигелий своей орбиты.

Он переждал ночь, а в первых лучах рассвета выскочил-таки из бунгало. Дышалось, как при ингаляции, но все-таки дышалось. Горячий туман укутывал пальмы, мешая прицелиться и сбить орех каким-нибудь предметом вроде палки. Пришлось лезть. Ободрав о ствол ладони, обломав ногти и едва не свернув шею при спуске, Трифилий сумел добыть полдесятка орехов. Он взял три и отнес их в гостиную. Вернувшись за остальными, он не обнаружил их ни на песке, куда они были сброшены с пальмы, ни где-либо поблизости. Только в тумане, как ему показалось, кто-то злорадно чирикнул.

Схватив первую попавшую под руки палку, Трифилий молча ринулся на звук – разгневанное божество, готовое беспощадно карать. Затормозил. Метнулся наугад вправо, затем влево. Никого. Без сомнения, мартышки выдели его, а он их нет. По счастью, направление он не потерял. Памятуя о возможной западне, Трифилий стал отступать к бунгало.

Он успел вовремя, чтобы напасть на воришку, тащившего орех из гостиной через веранду. Услыхав в опасной близости от себя боевой клич разъяренного Трифилия, восьминогий стервец (совершенно лысый, если не считать пучка шерсти на крестце) вякнул, уронил орех и дал стрекача. Полный дурных предчувствий, Трифилий заперся и обревизовал свою добычу. Так и есть, один орех успели утащить, поганцы!

Обида была велика. Что, по милости распоясавшихся макак ему, хозяину планеты, еще раз лезть на пальму? Пока будешь лазать, подтибрят и эти орехи, бунгало-то снаружи не запирается. Да и поздно уже: солнце вот-вот взойдет…

Он вздохнул и принялся завтракать. По счастью, самого худшего не случилось: мякоть не протухла на жаре, утратив лишь сочность и отчасти вкус. Не деликатес, но все же еда.

Обеда у него не было. Ужина – тоже.

Кошмар продолжался три недели. В пик жары температура внутри бунгало достигла сорока пяти градусов, несмотря на все старания трудяги-климатизатора. Днем Трифилий пытался спать, ночью слушал кошачьи концерты обнаглевших туземцев, под утро выходил на промысел. Иногда ему удавалось добыть за одну вылазку четыре, а то и пять орехов. Бывало и так, что он оставался голодным.

От скуки он пробовал читать тетушкины книги. Одна из них, «История религий», была не электронной, а раритетной, бумажной, в потрепанном переплете. В самом начале книги среди замасленных, захватанных руками страниц, повествующих о религиях примитивных, торчала закладка. До середины, а тем более до конца книги тетушка явно не добралась – иные страницы даже не были разрезаны.