Павел Амнуэль - Каббалист (сборник) Страница 6

В отличие от теоретиков из Лэнгли Рихтер хорошо знал Кирмана – это был один из самых опекаемых людей на базе, его работа представляла первоочередной интерес. Связи тщательно прослеживались, и Рихтер был уверен – биолог вне подозрений. Иначе и быть не могло. Кирман – ученый, профессионал. В политике не разбирается. Считает, что каждым делом должен заниматься профессионал. Пироги должен печь пирожник, и печь так, будто каждый пирог – последний. И политику должен делать профессионал высочайшего класса – возможно, таких и нет в наши дни. А биолог должен на пределе своих сил заниматься биологией. Генетикой в частности.

Лицевая сторона этой идеи была совершенно очевидна, и Рихтер был доволен тем, что, судя по всему, оборотная сторона до сознания Кирмана не доходила. Кирман работал на базе Шеррард над генетической бомбой, способной погубить население страны так, что противник и не заподозрит вмешательства извне. Заманчивая задача для профессионального генетика, и Кирман решал ее на высоком уровне. Но при этом думал, по-видимому, что те, кто поставил перед ним задачу, тоже высококлассные профессионалы в политике и военном деле. А потому вмешиваться в их решения не только бессмысленно, но просто вредно.

Итак, Рихтер решил, что проверять возможные связи и политические взгляды Кирман, конечно, нужно. Но чего бы стоил он как профессионал-разведчик, если бы не обнаружил эти связи раньше? Их просто нет. Однако Рихтер, опять-таки будучи профессионалом, не давал воли самолюбию. Нужно проверить – он проверит. А потом начнет отрабатывать свою версию, более реальную, на которую в Лэнгли не обратили должного внимания. Кирман мог уйти из клиники по единственной причине – ему пришла в голову идея, которую необходимо было или просчитать, или доказать экспериментом. Сделать это мог либо в лаборатории университета, либо на базе. До базы далеко, часы Кирмана сочтены, значит, искать его нужно у нью-йоркских генетиков. Но это личное соображение Рихтера, начальство не спрашивало его мнения.

– Скажите, Бет, – Рихтер помедлил, – часто ли бывало, чтобы вдруг, среди ночи Кирману… Дику являлась какая-нибудь идея, и он покидал вас? Или наоборот, звонил вам среди ночи и просил придти в лабораторию, чтобы что-то проверить…

Бет улыбнулась. Этот вопрос Дик тоже предвидел. Господи, да Дик предвидел все! Она сделала вид, что задумалась.

– Н-нет, сэр.

– Пол, милая Бет, просто Пол…

– Да. То есть, нет, это было редко. Собственно, я только один раз и помню. Когда умирала Красавица… Помните?

Рихтер кивнул. Этот эпизод трудно было забыть. Года полтора назад Кирман переполошил всю службу безопасности, потребовав около четырех утра вертолет и объявив, что ему срочно нужно быть в лаборатории генетика Хадсона в Солт-Лейк-Сити, чтобы поставить некий контрольный эксперимент для проверки новой идеи. Рихтер не привык к таким методам работы. Лично его неожиданные идеи по ночам не посещали. Начался переполох, и только к пяти часам разрешение было получено. В половине шестого Кирман вылетел, а в шесть вертолет опустился на посадочной площадке, Кирман вышел под недоуменными взглядами охраны и объявил, что в дороге понял, где ошибся. Только и всего… А Красавица умерла – лучшая обезьяна из питомника. Идея оказалась ошибочной, и макаку похоронили.

– Еще вопрос, Бет, и я отпущу вас отдыхать. Среди коллег-генетиков у Ричарда много знакомых? Ведь за последние годы он кое с кем перестал переписываться, верно? Работа здесь не располагает к обширным связям. Старые рвутся, новые не заводятся…

Бет кивнула.

– Вы правы. Дик часто говорил, что чувствует себя здесь, как на необитаемом острове. Знакомых у него почти не осталось.

– Могли бы вы назвать две-три фамилии? Таких людей, с кем бы он переписывался или кого бы навещал.

Бет посмотрела на Рихтера удивленно, и он, прекрасно поняв этот взгляд, лишь кивнул, поощряя все же ответить. Корреспонденция, выходившая за пределы базы, в том числе и сугубо личная, перлюстрировалась. Почта, приходившая на базу, – тоже. Компьютеры имели выход в Интернет и на серверы сети Министерства обороны, но любые файлы – входящие и выходящие – изучались экспертами из службы безопасности. Рихтер был прекрасно осведомлен обо всех корреспондентах Кирмана и знал, что среди них не было ученых-генетиков.

– Он называл мне… Гордон из Детройта, например. Ширли из Кливленда… Больше не припомню.

– Спасибо, милая Бет, – улыбнулся Рихтер, – это пока все, что я хотел узнать. Идите к себе.

Бет поднялась. Ей показалось, что сейчас она упадет. Нужно спросить… Это ведь естественно – спросить о Дике.

– Господин Рихтер, – сказала она. – Ричард еще… Я хочу сказать, он…

– Он жив, – поспешно ответил Рихтер. – В тяжелом состоянии, но жив. Знаете, – он говорил вслед Бет, которая шла к двери, как лунатик, ничего не видя перед собой, – знаете, я сообщу новость, которая наверняка вас обрадует. Недавно передавали – Кирману присуждена Нобелевская премия.

Бет повернула к Рихтеру ничего не выражавшее лицо. Он ожидал иной реакции. На нее, собственно, и рассчитывал. Бет не могла не поразить новость, она ведь любит Кирмана. Что с ней?

Впрочем, конечно, подумал Рихтер, что, с ее точки зрения, Нобелевская, если Дик умрет? То, что она сказала, он сообщит по инстанции. И все же Тинсли что-то скрывает. Если часа через три Кирмана не найдут, за нее придется взяться всерьез, без сантиментов. Когда нужно, Рихтер мог быть и жестким. Он был профессионалом.

Думая о Ричарде, Уолтон понимал, что разговор высветил лишь вершину огромного айсберга, так и оставшегося под водой. Кирман находился в том состоянии, когда человеку не нужен никто, кроме хорошего врача. Или духовника, но ведь Ричард нерелигиозен. Почему он, Уолтон, поддался влиянию друга, оставил его в беде и даже дал машину? Если Ричард решил покончить с собой столь нетрадиционным способом, зачем создал столько неприятностей для Уолтона? Может ли быть, что Ричард действительно выполняет приказ? О том, что в последние годы Кирман был связан с военными, Уолтон догадывался. Как-то, года еще четыре назад, будучи в Нью-Йорке, он пытался разыскать Кирмана, но дома его не оказалось, Лиз сказала, что Дик много работает и что он ушел из университета, она же намекнула на некий контракт с министерством обороны…

С утра Уолтон сидел в кабинете и вычитывал с экрана экономическое обозрение. Он ждал звонка и волновался, что его так долго нет. Если Ричард во что-то врезался на машине, то сюда уже давно ввалился бы какой-нибудь полицейский чин. Половина двенадцатого, скоро время обеда. Может, все не так страшно, как представляется? Ночью все видится в ином свете. Однако… Дик сказал, что у него рак. И похоже на то, очень похоже. Это быстрая смерть, и это ужасно.

В полдень Уолтон почувствовал себя вымотанным до такой степени, что строчки начали сливаться. Он отодвинулся от экрана. Пора пообедать и заехать домой. Возможно, Дик оставил машину где-нибудь на дороге и полицейские пригнали ее в гараж?

Проходя через холл, Уолтон неожиданно услышал фамилию Кирмана – ее назвал диктор телевидения. CNN показывала полуденные новости. Наконец до Уолтона дошло – Кирману присуждена Нобелевская премия.

Первым чувством стала обида: какая это была бы крупная репортерская удача – эксклюзивное интервью с лауреатом. Может, даже последнее… А Ричард промолчал. Не по-дружески это, нет. Уолтон ушел из редакции, хлопнув дверью, и лишь на улице пришел в себя настолько, что с досадой сплюнул. О чем он? Какие еще обиды? Знал Дик о премии или нет – какое это имеет значение по сравнению с тем фактом, что в любом качестве, Нобелевского лауреата или простого ассистента, жить ему осталось дни?

Лиз! Господи, почему он все утро терзал себя совершенно недоказуемыми мыслями, вместо того, чтобы снять трубку и позвонить в Нью-Йорк?

Возвращаться в редакцию не хотелось. Уолтон вошел в будку таксофона и, набирая код Нью-Йорка, припоминал нужный номер. Он звонил Дику по этому номеру четыре года назад, но память газетчика была цепкой, и он вспомнил. Трубку подняли сразу, но это была не Лиз, какой-то властный баритон почти по-уставному отрапортовал, что Ричарда Кирмана нет, и Лиз Кирман также отсутствует.

– Кто ее спрашивает? – спросил баритон.

Уолтон на мгновение растерялся.

– Лиз Кирман сейчас нет, – повторил баритон. – Назовите себя, я передам ей, когда миссис Кирман вернется.

– Ричардсон, – сказал Уолтон, которому в этот момент вспомнились все ночные недомолвки и предостережения.

– Мистер Ричардсон, – голос смягчился, – прошу прощения, вы не смогли бы перезвонить, скажем, через полчаса?

– Конечно, – сказал Уолтон и повесил трубку.

Выйдя из телефонной будки, он зашагал в сторону своего дома. Как ему вообще пришло в голову звонить в Нью-Йорк? Хорошо, что он назвал чужую фамилию. То, что он позвонил из таксофона – тоже большая удача. А ведь идея позвонить Лиз могла придти ему в голову на полчаса раньше, когда он был еще в редакции. Ясно, что Ричарда ищут. И ясно, что если Дик и выполняет чье-то задание, то при этом от кого-то скрывается. Господи, эти люди не считаются ни с чем! Человек обречен, а его посылают с каким-то…