Дэн Симмонс - Гиперион Страница 6

Клоны убрали тарелки и внесли подносы с шербетом, кофе, тортами, плодами корабля-дерева и жидким шоколадом с Возрождения. Мартин Силен жестом отказался от десерта и велел клонам принести ему еще одну бутылку вина. Консул подумал и попросил виски.

– Мне кажется, – сказал Сол Вайнтрауб, когда все уже заканчивали десерт, – наша судьба будет зависеть от откровенности каждого.

– Что вы имеете в виду? – спросила Ламия.

Вайнтрауб машинально покачал ребенка, спавшего в сумке-люльке.

– Например, знает ли кто-нибудь из присутствующих, почему именно он (или она) был избран церковью Шрайка и Альтингом?

Никто не произнес ни слова.

– Думаю, что нет, – продолжил Вайнтрауб. – А вот еще одна загадка: является ли кто-нибудь из присутствующих членом или хотя бы сторонником церкви Шрайка? Я, например, еврей, и какими бы путаными ни были мои религиозные воззрения, они исключают поклонение смертоносной машине. – Вайнтрауб поднял густые брови и оглядел присутствующих.

– Многие тамплиеры, – сказал Хет Мастин, – считают Шрайка воплощением божества, явившегося в мир, чтобы покарать не питающихся от корня. Однако я, Истинный Глас Древа, должен признать это ересью. Ни в Завете, ни в писаниях Мюира[3] ничего подобного нет.

Консул пожал плечами.

– Я атеист, – заявил он, держа стакан с виски в руке и рассматривая его на свет, – и никогда не имел ничего общего с церковью Шрайка.

– Католическая церковь посвятила меня в сан. – Отец Хойт улыбнулся одними губами. – Поклонение Шрайку противоречит всему, на чем она стоит.

Полковник Кассад отрицательно покачал головой – то ли отказываясь отвечать, то ли показывая, что не является членом церкви Шрайка.

– Я был крещен лютеранином, – начал Мартин Силен, оживленно жестикулируя. – Это церковь, которой давно уже нет. Я стоял у истоков дзен-гностицизма – ваших родителей тогда еще на свете не было. Успел побыть католиком, адвентистом, неомарксистом, ярым фанатиком и потрясателем устоев, сатанистом, чуть ли не епископом пофигистов. Я даже что-то пожертвовал Институту гарантированного перевоплощения. Теперь я с удовольствием могу сообщить, что я простой язычник. – Он улыбнулся и заключил: – Для язычника Шрайк – самое подходящее божество.

– А мне на религии начхать, – отрезала Ламия Брон. – На меня они не действуют.

– Полагаю, это только подтверждает мою идею, – сказал Сол Вайнтрауб. – Никто из нас не разделяет догматы культа Шрайка, и тем не менее из миллионов приверженцев этой веры старейшины выбрали именно нас. Именно нам предстоит посетить Гробницы Времени… и лицезреть их жестокого Бога… возможно, в последний раз.

– Может, это и подтверждает вашу идею, господин Вайнтрауб, – Консул покачал головой, – но я ее так и не понял.

Ученый рассеяно погладил бороду.

– Мне кажется, что причины, побудившие каждого из нас отправиться на Гиперион, оказались столь вескими, что церковь Шрайка и правительство Гегемонии были просто вынуждены согласиться. В отдельных случаях – в моем, например, – причины эти считаются общеизвестными, хотя я уверен, что во всей своей полноте они известны только сидящим за этим столом. Поэтому я предлагаю следующее. Пусть каждый за те несколько дней, что у нас остались, расскажет свою историю.

– Зачем? – спросил полковник Кассад. – Вряд ли это что-то даст.

Вайнтрауб улыбнулся:

– Напротив. По меньшей мере, это развлечет нас и поможет хоть немного узнать друг друга, прежде чем Шрайк или еще какая-нибудь гадость свалится нам на голову. Кроме того, возможно, мы поймем что-то очень важное, и в решающий момент это спасет жизнь всем нам. Если, конечно, у нас хватит ума выделить то общее, что связывает наши судьбы с капризами Шрайка.

Мартин Силен рассмеялся, закрыл глаза и продекламировал:

К спине дельфина приникаяИ взявшись за плавник,Невинных души смерть переживают,И снова открываются их раны.

– Это Лениста, не так ли? – спросил отец Хойт. – Я изучал ее творчество в семинарии.

– Почти, – ответил Силен, открывая глаза и наливая еще вина. – Это Йейтс. Старый хер жил за пятьсот лет до того, как Лениста в первый раз потянула свою мамашу за железную сиську.

– Послушайте, – сказала Ламия, – ну расскажем мы друг другу свои истории, и что? Встретившись со Шрайком, мы просто сообщим ему свои желания. Одно он выполнит, остальные паломники умрут. Правильно?

– Так гласит легенда, – подтвердил Вайнтрауб.

– Шрайк не легенда, – отозвался Кассад. – И стальное дерево – тоже.

– Тогда что толку надоедать друг другу историями? – спросила Ламия Брон, отправляя в рот последнее шоколадное пирожное.

Вайнтрауб тихонько погладил по голове спящую дочку.

– Мы живем в странные времена, – задумчиво произнес он. – Поскольку мы входим в ту ничтожную долю процента граждан Гегемонии, которые предпочитают путешествовать не по Сети, а в открытом космосе, от звезды к звезде, мы представляем самые разные эпохи нашего недавнего прошлого. Мне, например, шестьдесят восемь стандартных лет, но из-за сдвигов во времени, вызванных моими путешествиями, я мог бы растянуть эти трижды двадцать и восемь лет на целый век истории Гегемонии, если не больше.

– И что? – спросила Ламия.

Вайнтрауб взмахнул рукой, адресуя свои слова всем сидящим за столом:

– Каждого из нас можно уподобить и острову в океане времени, и самому этому бескрайнему океану. Или, говоря не столь высокопарно, каждый из нас, возможно, держит в руках недостающий кусочек головоломки, которую еще никому не удавалось сложить с тех пор, как человек высадился на Гиперионе. – Вайнтрауб почесал нос и продолжил: – Это тайна, а разгадывать тайны, откровенно говоря, я люблю больше всего на свете и готов посвятить этому, быть может, последнюю неделю своей жизни. Если кого-нибудь из нас вдруг осенит – прекрасно. А если нет – что ж, будем решать задачу и получать удовольствие от самого процесса.

– Согласен, – сказал Хет Мастин без тени волнения в голосе. – Раньше мне это не приходило в голову, но теперь я вижу всю мудрость вашего решения: нам необходимо рассказать свои истории, прежде чем мы встретимся со Шрайком.

– А если кто-нибудь солжет? – быстро спросила Ламия Брон.

– Ну и что? – ухмыльнулся Мартин Силен. – В этом-то и вся прелесть.

– Давайте проголосуем, – предложил Консул, вспомнив предупреждение Мейны Гладстон. Нельзя ли вычислить агента Бродяг, сопоставив истории? Консул тут же улыбнулся своим мыслям – агент не настолько глуп.

– Вы, видимо, решили, что у нас тут парламент? – В голосе полковника прозвучала ирония.