Дэвид Вебер - Поле бесчестья Страница 6

Александер редко задумывался о своем происхождении, хотя порой жалел, что не родился в обычной семье, лишенной титулов и политического влияния. Может быть, тогда ему не пришлось бы провести всю жизнь на государственной службе, пойти на которую его побудило не призвание, а фамильная традиция. А вот для Высокого Хребта власть, могущество, престиж и привилегии составляли самую суть и жизни, и политической философии. Ассоциация консерваторов формировалась именно из носителей такого рода идей, что прекрасно объясняло как ксенофобию и изоляционизм ее членов, так и то, почему это объединение почти не имело представительства в палате Общин.

Александер, скривив рот, поерзал на стуле. Он напомнил себе, что, если министру и приспичит чертыхнуться, делать это следует никак не в кабинете премьера. В любом случае выказывать личную неприязнь при появлении Высокого Хребта было, по меньшей мере, неразумно. Беда в том, что правительство нуждалось в нем и в его оголтелых реакционерах. Центристская партия Александера имела шестьдесят голосов и располагала уверенным большинством в палате общин, но отнюдь не имела такового в палате лордов. Для одобрения любого билля Верхней палатой правительству требовались голоса и лоялистов, и Ассоциации. Разрыв с любой из малых фракций делал прохождение нужных законопроектов весьма проблематичным, каковой факт автоматически превращал несносного Высокого Хребта в важную персону. Что, однако, вовсе не обостряло желания встречаться с ним.

Особенно сейчас.

Коммуникационный блок на столе Кромарти загудел; герцог подался вперед и нажал клавишу громкой связи.

– Да, Джеф?

– Ваша светлость, прибыл барон Высокого Хребта.

– А… впустите. Мы его ждем. Опустив клавишу, премьер посмотрел на казначея и скривился:

– По правде сказать, мы ждем его уже двадцать минут. Ну почему, черт побери, этот тип никогда не появляется вовремя?

– Это понятно, – с кислой усмешкой откликнулся Александер. – Хочет, чтобы все чувствовали, какая он значительная фигура.

Кромарти хмыкнул, но в следующее мгновение оба политика надели на лица фальшивые улыбки и встали, приветствуя барона, вошедшего в сопровождении дежурного референта.

На сопровождающего Высокий Хребет попросту не обращал внимания.

«Да, конечно, – подумал Александер, – простолюдины существуют лишь для того, чтобы прислуживать и кланяться» Он поспешно отбросил эту мысль и поклонился долговязому визитеру со всей возможной приветливостью. Будучи еще более худощавым, чем Кромарти, Мишель Жанвье, барон Высокого Хребта, отличался высоким ростом, неловкими длинными руками и ногами – и нелепо тонкой, куриной шеей. Вздумай какое-нибудь агентство по набору актеров для голографических съемок послать этого малого к продюсеру – в качестве типажа манерного аристократа-вырожденца, – продюсер, наверное, отверг бы кандидатуру с порога, съязвив что-нибудь относительно надоевших навязчивых стереотипов.

– Добрый вечер, милорд, – сказал Кромарти, протягивая руку.

– Добрый вечер, ваша светлость, – отозвался Жанвье, пожимая руку премьера с крайне изощренным поклоном (Александер знал, что это не демонстративная выходка, а свойственная барону манерность).

Барон сел. Премьер и казначей вернулись в свои кресла.

– Позволено ли мне спросить, что привело вас в мой кабинет, милорд? – любезно осведомился герцог.

Высокий Хребет нахмурился:

– На то есть две причины, ваша светлость. Я получил несколько… э-э… огорчительное известие.

Барон выжидающе умолк, наслаждаясь тем, что вынуждает премьера спрашивать, что же имеется в виду. Именно такие мелочи и делали этого политикана совершенно несносным.

– И что же это за известие? – спросил Кромарти, изо всех сил изображая вежливую заинтересованность.

– Ваша светлость, мне сообщили, будто бы Адмиралтейство намерено отдать лорда Юнга под трибунал, – ответил Высокий Хребет со сладчайшей улыбкой. – Разумеется, такого рода слухи показались мне совершенно беспочвенными, однако, коль скоро они распространяются, я счел нужным явиться к вам за опровержением.

Кромарти был опытным, хорошо владевшим собой политиком, однако сейчас он взглянул на Александера, поджав губы, с сердитым блеском в глазах. Ответный взгляд казначея был таким же гневным и угрюмым.

– А могу я полюбопытствовать, откуда милорд почерпнул такого рода сведения? – с угрожающей вкрадчивостью осведомился Кромарти.

Его собеседник лишь пожал плечами:

– Боюсь, ваша светлость, что это не подлежит огласке. Будучи пэром этого государства, я должен оберегать собственные источники информации и уважать анонимность тех, кто снабжает меня фактами, необходимыми для должного исполнения моих обязанностей перед Короной.

– Но если предположить, что слухи правдивы и намерение созвать трибунал действительно существует, – мягко указал Кромарти, – информация на сей счет, согласно действующему законодательству, не должна выходить за рамки Адмиралтейства, Короны и этого кабинета до формирования трибунала и официального предъявления обвинения. Данное ограничение имеет своей целью в первую очередь защиту репутации любого, кто может предстать перед судом, от преждевременных огульных обвинений. Лицо, предоставившее вам эти сведения, нарушило Акт о защите государства и Закон о государственной тайне, а если упомянутое лицо является военнослужащим, так еще и Уложение о воинских преступлениях. Не говоря уж о присяге, принесенной Короне. Поэтому, милорд, я настаиваю на том, чтобы вы назвали мне имя.

– А я, ваша светлость, со всем должным почтением отказываюсь это сделать, – отозвался барон Жанвье, презрительно скривив губы. Всем своим видом он стремился показать, что столь высокопоставленная персона, как он, стоит выше любых законов и уставов.

В кабинете повисло напряженное молчание. Александер гадал, осознает ли сам барон, на сколь зыбкую почву он вступил. Во имя политических интересов Аллен Саммерваль готов был презреть многое, только не Закон о государственной тайне, тем более в военное время. Отказ Высокого Хребта назвать своего информатора представлял собой, с формальной точки зрения, соучастие в преступлении.

Однако опасный миг миновал. Сверкнув глазами и стиснув зубы, Кромарти откинулся в кресле, глубоко вздохнул и произнес:

– Хорошо, милорд. На сей раз, – в последних словах прозвучала почти нескрываемая угроза, – я настаивать не буду.

Впрочем, волна раздражения премьера окатила броню надменности Высокого Хребта, не оказав ни малейшего воздействия.

– Спасибо, ваша светлость, – сказал Жанвье с неизменной улыбкой. – Но я по-прежнему жду от вас опровержения столь неприятных слухов.