Юлий Буркин - Королева полтергейста Страница 6

Они совсем не говорили о том необычном, что стряслось с ними. Не это было главное. Они говорили об отчиме. «Степа – хороший человек, – сказала мама, но, встретившись с дочерью взглядом, поправилась, – ну, не то чтобы хороший… – и закончила: – Да даже если и совсем плохой… Я так устала быть одна… Сейчас я скажу ему, чтобы он уходил. Но он уверяет, что был пьян, не в себе, что раскаивается. И я чувствую, что прощу его».

Маша не возражала ей. Не то чтобы и она простила отчима, но она больше НЕ БОЯЛАСЬ его.

И они поплакали вместе – мама и дочка.

4.

Психиатр сначала не верил ни единому их слову, потом, желая разоблачить мошенников, поставил несколько небольших опытов. И убедился: Степан Рудольфович, являясь психически нормальным и имея прекрасное зрение, Машу действительно не видит. То есть не реагирует на нее даже на рефлекторном уровне: когда она заслоняла собой свет, у него не расширялись зрачки. А если она своими ладонями полностью закрывала ему глаза, он продолжал «видеть» комнату. Но изображение как бы застывало и оставалось неизменным. Маша закрывает отчиму глаза ладонями, он кожей лица чувствует прикосновение ее рук, а комнату «видеть» продолжает. Но минут через двадцать – двадцать пять свет в глазах Степана Рудольфовича все же меркнет. В этот момент его зрение как бы улавливает ее присутствие, но только как непреодолимое препятствие для света: он не видит ничего.

Стоит ей отвести ладони, как вся она для него снова исчезает.

Исчезали ее лицо, ее руки и одежда, которая была на ней в тот роковой вечер. Стоило ей, например, снять свитер и остаться в кофточке, как отчим начинал видеть «полтергейст» – кофточку, болтающуюся между небом и землей. Но самое поразительное, что вскоре отчим переставал видеть и кофточку. Тень Маши – и ту он теперь не видел.

Врач заявил, что не берет на себя смелость делать какие-либо основательные выводы, а может лишь высказать ряд предположений. По-видимому, сказал он, мы являемся свидетелями мощного гипнотического воздействия. В мозг Степана Рудольфовича вложены информация об объекте и команда НЕ ЗАМЕЧАТЬ этого объекта. Как лягушка не замечает неподвижный предмет, а видит только движущийся. В Машином случае небывалая сила гипнотического воздействия, по-видимому, обусловлена теми необратимыми изменениями, которые произошли у нее в мозгу во время травмы при родах…

– Доктор, – вмешалась мать, – вы мне главное скажите: будет он ее видеть?

– Уверенно сказать не могу ничего. Возможно, со временем это и пройдет.

А Маша к тому времени уже успела разобраться в своих чувствах и понять, что происшедшее она считает вовсе не бедой, как взрослые, а напротив, благом. Отныне она сможет спокойно жить дома, полностью освобожденная от назойливого внимания отчима. Хорошо бы уметь становиться невидимой по желанию… Она спросила:

– Доктор, а специально я так смогу?

– Ну, уж на этот-то вопрос точно никто, кроме тебя самой, не ответит. Попробуй. Посмотришь, что получится.

– А что-нибудь еще я могу? Или только невидимкой становиться?

– Не знаю, не знаю. Пробуй. Кстати, – обратился он к матери с отчимом, – я не удивлюсь, если не приступ стал причиной огромной силы ее гипноза, – он кивнул на Машу, – а наоборот: приступ случился от перегрузки психики, от напряжения…

– Доктор, – снова перебила его мама, – а когда Машенька вырастет, изменится внешне…

– Вы хотите спросить, станет ли она тогда для вашего мужа видимой? Вряд ли. Его психика саморегулируется. Если изо дня в день он будет иметь Машу перед глазами, изменения на короткое время будут становиться видимыми, но вскоре снова будут исчезать. Вот если бы он не видел ее лет десять-пятнадцать, он бы забыл ее внешность, а она бы сильно изменилась за это время, то, возможно, она бы вновь стала полностью и навсегда видимой для него.

… Степан Рудольфович до смерти боялся невидимки в доме и сразу решил, что, лишь только помирится с женой, заставит ее отправить дочь куда-нибудь подальше. Минимум на те десять – пятнадцать лет, о которых говорил доктор.

Маша не догадывалась о намерениях отчима и, с радостным чувством явившись из больницы, завалилась спать, а на следующее утро с тем же светом в душе отправилась на занятия.

Химия. Самый ненавистный урок. В Машином дневнике было записано: «Подготовиться к лабораторной». Естественно, ни к какой лабораторной Маша не готовилась, и на урок она плелась крайне неохотно. По дороге на лесенке у нее появилась идея поэкспериментировать со своим новоприобретенным даром. Именно на химичке – Крокодиле.

Урок начался, дежурная раздала комплекты реактивов, и все, глядя на доску, где заранее были написаны формулы будущих реакций, принялись сливать жидкости в нужных пропорциях и подогревать полученные смеси на голубых язычках спиртовок.

Но один человек всего этого не делал. Маша. Она сидела без движения и, сосредоточенно глядя на учительницу, про себя повторяла: «Меня нет. Я не существую. Меня нет…» Она твердила это заклинание так упорно, что у нее слегка заболела голова. И ей уже стало казаться, что желание ее передалось учительнице, когда та, встретившись с ней взглядом, язвительно поинтересовалась:

– А тебе, деточка, особое приглашение требуется? У меня на лбу ничего не написано. И нечего строить такие невинные глазки, мальчикам их строй, а мне не глазки твои нужны, а знания.

Маша обиделась. Обиделась сильно. Ее пытаются опозорить, выставить перед ребятами посмешищем. Ярость горячей волной поднималась откуда-то снизу, заставляя чаще биться сердце, перехватывала дыхание, сжимала виски…

Ах, бедная, бедная женщина-мышка, бедное неказистое существо по кличке Крокодил (прозванное так не по нраву, а по внешнему сходству), оно еще и не ведало, что вовсе не всегда учителю удается безнаказанно поизмываться над смазливой ученицей и взять таким образом реванш за свое многолетнее одиночество.

– Иди-ка, девочка, к доске, – продолжала она, – покажи всему классу, на что ты способна.

Маша встала и, не опуская глаз, на негнущихся ногах двинулась к столу преподавателя. «Меня нет! Меня нет!» – кричала она мысленно, под аккомпанемент пульса в висках. И, не выдержав ее взгляда, учительница опустила глаза.

Маша поравнялась со столом и, боясь упасть от головокружения и оттого, что весь мир заволокло плотным розовым туманом, схватилась за крышку обеими руками. И отчетливый монотонный голос зазвучал в ней, протяжно и раскатисто выговаривая бессмысленные слова неземного, но уже знакомого ей по звучанию языка… Маша не потеряла сознания, когда все это резко прекратилось, и ясность восприятия быстро вернулась к ней.