Герберт Уэллс - Невидимка Страница 6

Днем он выходил редко, но в сумерках гулял, закутанный так, что его совсем не было видно, — все равно, было ли на дворе тепло или холодно, — и выбирал для этого самые уединенные дорожки и самые тенистые места. Два-три раза его выпученные очки и призрачное, забинтованное лицо под навесом шляпы с неприятной внезапностью появлялись из темноты возвращавшимся домой рабочим, а Тедди Генфрей, пошатываясь, выходивший однажды из трактира в десятом часу вечера, был перепуган постыднейшим образом черепообразной головою (шляпу незнакомец нес в руке), неожиданно озаренной отворившейся дверью трактира. Ребятам, видавшим его под вечер, снился бука, и трудно определить, чье отношение было враждебнее: его ли к ним или их к нему, — антипатия была обоюдная и очень сильная.

Человек такой странной наружности и поведения доставлял, само собою разумеется, обильную пищу для разговоров в Айпинге мнения о его занятиях резко разделялись, это было больное место мистресс Галль, она старательно отвечала на все расспросы, что он занимается «экспериментальной химией», при чем осторожно переступала с одного слога на другой, как будто боясь провалиться.

Когда ей задавали вопрос: «А что такое экспериментальная химия?» — она объясняла, с оттенком высокомерия, что должно быть известно всякому образованному человеку, и что незнакомец просто «открывал разные разности».

— С ним быть несчастный случай, — продолжала она, — от которого лицо и руки у него на время переменили цвет, что он, по своему чувствительному характеру, всячески старался скрывать от публики.

За спиною мистресс Галль между тем сильно распространялась молва, что незнакомец преступник, скрывающийся от глаз правосудия, и костюм его объяснялся желанием сбить с толку полицию. Мысль эта впервые зародилась в мозгу мистера Тедди Генфрея. С середины и до конца февраля не было, однако, слышно ни о каком замечательном преступлении. Мистер Гульд, временно исполнявший должность ассистента в национальной школе, развил и дополнил эту теорию: незнакомец, по его мнению, был просто переодетый анархист, изготовлявший взрывчатые вещества; и мистер Гульд решил заняться тайным расследованием этого дела, насколько позволит время. Расследование, ограничившееся тем, что он пристально смотрел на незнакомца при встречах с ним и задавал по поводу его замысловатые вопросы людям, которые и в глаза его не видывали, — не открыло ничего.

Другая партия придерживалась гипотезы мистера Фиренсайда насчет пестроты незнакомца, развивая ее в различных направлениях. Сайлас Дурган, например, выразил убеждение, что «вздумай он показываться на ярмарках — мигом собрал бы целую прорву денег», а так как Сайлас смыслил кое-что в богословии, то и сравнивал приезжего с человеком, у которого был единый талант. Существовало и еще толкование, объяснявшее все дело, просто-напросто, сумасшествием незнакомца; эта теория имела одно преимущество: она разом разрешала все недоумения. Между названными выше группами стояли еще люди, сомневавшиеся и допускавшие компромиссы. Народ в Суффольке вовсе не суеверен, и только после событий в начале апреля мысль о сверхъестественном зародилась в некоторых головах; да и то ее допускали и выражали втихомолку исключительно одне женщины.

Но что бы ни думали о приезжем обитатели Айпинга, антипатии к нему разделилась всеми. Его раздражительность, может быть, и понятная для столичного жителя, занимающегося умственным трудом, ставила втупик простодушных туземцев. Неистовые жесты, которые им случалось иногда подсмотреть; стремительность походки, когда кто-нибудь натыкался на приезжего, мчавшегося в глухую полночь по самым пустынным перекресткам; бесчеловечное сопротивление всяким заискиваниям любопытных; любовь к сумраку, выражавшаяся в опущенных шторах, затворенных дверях, потушенных свечах и лампах, — все это были вещи, которые трудно было допустить. Многие сторонились при встречах с незнакомцем в деревне, а юные юмористы поднимали за его спиной воротники, опускали поля шляп и нервным шагом шли за ним вслед, подражая его загадочному поведению. В то время была в ходу песня, которая называлась «Оборотень». Мисс Сатчель пела ее в школьном концерт — на лампадки в церковь — и после этого, как только встречались двое или трое обитателей деревушки, и появлялся незнакомец, кто-нибудь непременно начинал насвистывать в мажорном ли или в мажорном тоне, куплет из песни. Опоздавшие спать ребятишки кричали ему вслед: «Оборотень!» — и удирали в неистовом восторге.

Косс, деревенский лекарь, сгорал от любопытства. Бинты возбуждали в нем профессиональный интерес, слухи о тысяче и одном пузырьке — завистливое удивление. Весь апрель и весь май он выискивал случая поговорить с приезжим, а около Троицына дня окончательно потерял терпение и пустил в ход подписной лист дли сбора пожертвований на сестру милосердия. Оказалось, к его удивлению, что мистресс Галль не знает имени своего жильца.

— Называть-то он себя называл, — объяснила мистресс Галль с полным пренебрежением к истине, — да я, правду сказать, не расслышала.

Она боялась, что не знать имени своего постояльца может показаться с ее стороны уж очень глупо.

Косс постучался в двери гостиной и вошел. Изнутри явственно послышалось ругательство.

— Простите, что вторгаюсь к вам, — сказал Косс.

Дверь затворилась, и остального разговора мистресс Галль не слыхала.

В последующие десять минут до нее доносился неопределенный говор, затем крик удивления, топот, грохот упавшего стула, хохот, похожий на лай, быстрые шаги к двери, и появился Косс, совершенно бледный, выпученными глазами оглядывавшийся через плечо. Он не затворил за собою двери, не глядя на мистресс Галл прошел через залу, сошел с крыльца, и она услышали его торопливо удалявшиеся по дороге шаги. Шапку он нес в руках. Мистресс Галль стояла за прилавком и смотрела в отворенную дверь приемной. До нее донеслись тихий смех приезжего и его шаги через комнату. Потом дверь захлопнулась, и все смолкло.

Мистер Косс пошел вверх по деревенской улице, прямо к священнику Бонтингу.

— Не сумасшедший ли я? — начал он без всяких предисловий, входя в убогий и тесный кабинет мистера Бойтинга. — Не похож ли я с виду на помешанного?

— Что случилось? — спросил священник, кладя аммонитовое пресс-папье на разрозненные листы своей будущей проповеди.

— Этот господин в гостинице…

— Ну?

— Дайте выпить чего-нибудь, сказал Косс и сел.

Когда нервы его несколько успокоились благодаря стакану дешевенького хереса, — единственного напитка, находившегося в распоряжении добрейшего священника, — Косс рассказал о своем свидании с приезжим.