Питер Уоттс - Ложная слепота Страница 6

— Хелен.

— Джим.

Она была на двадцать лет моложе, чем оболочка на кровати, и все же у меня от ее вида мурашки но спине поползли.

— Сири! И ты пришел!

Она всегда обращалась ко мне по имени. Не припомню, чтобы мать когда-нибудь называла меня сыном.

— Ты здесь все так же счастлива? — спросил отец.

— Невероятно. Как бы я хотела, чтобы ты присоединился к нам.

Джим улыбнулся.

— Кому-то надо поддерживать порядок.

— Ну, ты же знаешь, мы не прощаемся, — возразила она. — Вы можете навещать меня, когда захотите.

— Только если ты сменишь обстановку.

Не просто шутка — лживая шутка; Джим пришел бы по её зову, даже если бы идти пришлось босиком по битому стеклу.

— И Челси тоже, — продолжала Хелен. — Так здорово было бы, наконец, после стольких месяцев с ней познакомиться.

— Челси не придет, Хелен, — пробормотал я.

— Ну да, но я же знаю, вы еще общаетесь. Понимаю, у вас были особые отношения, но то, что вы разошлись, не значит, что она не…

— Ты же знаешь, она…

Я замер на полуслове. В голове зародилась неприятная мысль: возможно, я действительно не сказал им?

— Сынок, — вполголоса промолвил Джим, — может, оставишь нас на минутку?

Я бы с радостью оставил их на всю жизнь, поэтому вырубился обратно в палату, глядя на труп матери и на слепого, парализованного отца, как тот забивает информационный поток положенными случаю банальностями. Пусть поиграются. Пусть завершат свою так называемую связь, как посчитают нужным. Может, хоть раз в жизни заставят себя быть честными друг с другом, хоть там, в мире ином, где все прочее — иллюзия. Может быть.

Смотреть на это я так или иначе не желал.

Но мне, конечно, пришлось исполнить собственные формальности. В последний раз я сыграл роль в семейном спектакле, причастился привычной лжи. Мы пришли к согласию, что ничего не изменить, и никто не отклонялся от сценария достаточно далеко, чтобы на этом основании обвинить остальных в обмане. И, в конце концов — напомнив себе сказать «до свиданья» вместо «прощай» — мы распрощались с мамой.

Я даже подавил рвотный рефлекс и обнял ее.

Когда мы вынырнули из темноты, в руке у Джима был ингалятор. Мы еще не миновали вестибюль, а я вяло понадеялся, что он сейчас швырнет пшикалку в мусорник. Но отец поднес руку ко рту и вкатил себе еще дозу вазопрессина, чтобы избежать искушения.

Верность в баллончике.

— Он тебе больше не нужен, — промолвил я.

— Пожалуй, — согласился он.

— Все равно не сработает. Нельзя запечатлеться на том, кого нет рядом, сколько бы гормонов ты ни вынюхал. Просто…

Джим промолчал. Мы прошли мимо охранников, высматривавших реалистов-инфильтраторов.

— Ее больше нет, — выпалил я. — Ей все равно, даже если ты найдешь кого-то еще. Она даже будет счастлива.

Она сможет сделать вид, что баланс подведен.

— Она моя жена, — ответил он.

— Эти слова потеряли смысл. Да и не имели.

Он чуть улыбнулся.

— Мы говорим о моей жизни, сынок. Меня она устраивает.

— Папа…

— Я не виню ее, — проговорил он. — И ты не вини.

Ему легко говорить. Легко даже принять боль, которую она причиняла ему все эти годы. Жизнерадостная маска не заслоняла бесконечных желчных упреков, которые отец сносил, сколько я себя помню. Ты думаешь, так легко, когда ты исчезаешь на целые месяцы? Думаешь, легко постоянно гадать, с кем ты, и где ты, и жив ли ты вообще? Думаешь, легко растить одной такого ребенка?

Она винила отца во всем, а он безропотно сносил ее выходки, потому что понимал — все ложь. Знал, что служит лишь предлогом. Мать ушла не из-за его измены или постоянных отлучек. Ее решение вообще не было с ним связано. Никак. Всё дело во мне. Хелен покинула мир, так как не могла больше смотреть на существо, заменившее ей сына.

Я бы продолжил спор — попытался еще раз уговорить отца понять, но к этой секунде мы миновали врата рая и вышли на улицы чистилища. А там прохожие пялились, раззявив рты, в небо и изумленно бормотали.

Вслед за ними я поднял взгляд к полоске нагих сумерек между вершинами небоскребов — и подавился словами…

Звезды падали.

Зодиак перекрыла ровная сетка пламенных точек с сияющими хвостами. Словно всю планету поймала частая верша, чьи узлы сверкали Огнями святого Эльма. Это было прекрасно. Это было жутко.

Я отвел взгляд, чтобы перенастроить зрение, дать обнаглевшей галлюцинации шанс вежливо сгинуть, прежде чем переключу на дальний свет свой шаманский взор.

В ту минуту я заметил вампира — самку. Она шла среди прохожих, словно архетипический волк в овечьей шкуре. На улице редко встретишь вампира. Я еще не сталкивался с ними во плоти.

Упырица только что вышла из здания напротив. Она была выше всех нас на голову; глаза ее светились, как у кошки, желтым в сгущающихся сумерках. Я наблюдал, как она замечает — что-то не так. Оглянулась, посмотрела в небо — и двинулась своей дорогой, безразличная к суете добычи вокруг, к заворожившему скот небесному знамению. Безразличная к тому, что мир в эту самую минуту вывернуло наизнанку.

Было 10.35 по Гринвичу, 13 февраля 2082 года.

Они стиснули планету, точно пальцы огромной руки, черные, как изнанка горизонта событий, — до последней секунды, когда они вспыхнули разом. Горели — и визжали. Все радиоприемники ниже геостационарной орбиты застонали в унисон, все инфракрасные телескопы скрутила снежная слепота. Пепел на недели замарал небеса; мезосферные облака высоко над конденсационными следами самолетов каждый рассвет сияли ржавью. Судя по всему, объекты состояли в основном из железа. Что это может означать, никто не понимал.

Должно быть, впервые в истории мир знал о случившемся прежде, чем ему сообщили: если ты видел небо, то причастился сенсации. Обычные оценщики важности новостей, лишенные привычной роли фильтров, поневоле удовлетворились тем, что дали сенсации имя. Чтобы сговориться на «светлячках», им потребовалось девяносто минут. Полчаса спустя в ноосфере появились первые фурье-трансформы;[7] никто даже не удивился, когда светлячки потратили свой последний вздох не на белый шум. В этом смертном хоре был заложен паттерн, загадочный шифр, противостоявший всем попыткам анализа. Неукоснительно прагматичные эксперты гадать отказывались: признавали только, что светлячки что-то сообщали. Но не знали, что.

Зато знали все остальные. Как еще можно объяснить 65536 зондов, равномерно распределенных по долготам и широтам, не оставивших без покрытия ни квадратного метра планетной поверхности? Очевидно, светлячки нас сфотографировали. Мир застукали со спущенными штанами на сложносоставном панорамном стоп-кадре. Нас изучили — в качестве предисловия к официальному представлению или к военному вторжению, никто сказать не мог. Отец, скорее всего, был знаком с людьми, которые знали. Но он к этому времени давно исчез, как это с ним всегда случалось в смутные времена. Располагал информацией Джим или нет — меня он оставил искать ответы вместе со всем человечеством.