Владимир Плахотин - Браслет Страница 6

       Слушавший деда с вежливой рассеянностью, в этот момент я моментально навострил уши. И вопрос выскочил у меня совершенно неожиданно. Даже Настя надавила мне на ногу с опозданием: вопрос уже прозвучал.

       - А откуда вы можете это знать? - На слове "вы" я сделал особый акцент. Спросил и испугался: вдруг деда опять кондрашка скрутит?

       Но его реакция оказалась на удивление спокойной. Он со значением усмехнулся и медленно проговорил:

       - А вы как думаете?

       - Ну, мало ли? - хмыкнул я и предположил: - Из книг. Вон их сколько у вас!..

       - Нет, молодой человек, не угадали, - устало вздохнул дед. - Просто тринадцатый апостол, - он чуть наклонил голову и пронзительно посмотрел мне в глаза, - ваш покорный слуга!

       - Вы?! - задохнулся я. - Не может быть!

       - Может, - вежливо улыбнулся он. - Откуда бы я всё это знал? Ведь об этом событии не осталось никакого свидетельства. А апостолы, я извиняюсь, продрыхли и переврали потом всё на свой лад. К тому же сам Иисус просил оставить в тайне наш с ним разговор.

       - Но чем вы докажете? - не унимался я, уже не обращая внимания, что Настя вовсю сигналила мне ногой под столом: я был серьёзно задет за живое.

       - Доказательство? - презрительно хмыкнул дед, вскидывая брови. - Так я вам его уже предъявлял.

       - Что? Вот этот ваш... ремешок?

       Дед снисходительно улыбнулся:

       - "Ре-ме-шок"! Да будет вам известно, дорогой вы мой, что этот, как вы изволите выражаться, "ремешок" заключает в себе титанические силы, способные устроить в одночасье конец света на Земле. Или облагодетельствовать всё человечество, в зависимости от того, кто этим "ремешком" обладает.

       - И вы хотите сказать...

       - Я хочу сказать, - перебил он меня, - что этот браслет я получил от Иисуса в ту роковую ночь в Гефсиманском саду, пока апостолы спали безмятежным сном у подножия горы Елеонской.

       - Постойте-постойте! - затряс я головой и поднёс руки к вискам. - Не так быстро... Это что же... на полном серьёзе?

       - Молодой человек, - холодно промолвил старик. - Наберитесь терпения и не делайте скоропалительных выводов! - Он обиженно поджал губы, опустил глаза и, выдержав паузу, продолжил: - Ну так вот... Как я уже имел честь вам доложить, милостивый государь, Иисус передал мне этот браслет, дающий его обладателю неограниченные возможности. О возможностях - чуть позже, а пока - о том, какую миссию возложил на меня Учитель. Если определить её в двух словах, то это звучит приблизительно так: перераспределение материальных благ по справедливости, естественно, руководствуясь Учением самого Христа. Основным направлением моей деятельности с момента получения браслета становилась такая зыбкая сфера человеческих взаимоотношений, как благотворительность. Но благотворительность адресная, избирательная. Объектом особой моей заботы становились действительно достойные: униженные, оскорблённые, но не потерявшие человеческий облик, какой бы трудной ни была их жизнь.

       Если выразиться ещё проще, всё сводилось к тому, чтобы материальные средства богатых и бездарных распределять среди неимущих, но талантливых: художников, музыкантов, поэтов, писателей, изобретателей, которые, как вам должно быть хорошо известно, всегда, за редким исключением, нуждались и нуждаются в финансовой поддержке. Короче говоря, поддерживать интеллектуальный потенциал планеты.

       Вот возьмём, к примеру, вас. - При этом дед хитро прищурился. - Бог дал вам определённые способности: вы хорошо рисуете. Я видел ваши работы. Есть в них и искра Божья, и какая-то, я бы сказал, сумасшедшинка. - При этих его словах я покраснел от удовольствия. - И, судя по всему, вы могли бы на этом поприще преуспеть. Но! - резко выбросил он кверху указательный палец. - Но! Что вам мешает сделать головокружительную карьеру? Ответьте, по возможности, честно.

       Я смутился:

       - Какая там "карьера"!.. Не до жиру...

       - Вот именно! - Палец деда описал дугу и нацелился в меня. - Вот именно! Ещё ваш Фёдор Михайлович говаривал, что Муза испокон веку сидела голодной на чердаке.

       - Фёдор Михайлович? - оторопело переспросил я. - Достоевский, что ли?

       - Он самый, батенька! Читывали, небось?

       - Доводилось, - скромно потупился я, не распространяясь, что перечитал, и не единожды, многие, если не все, крупные его произведения. - Но почему "ваш"?

       - Да потому, что он до корней волос своих - русский, как и вы. А я-то кто? Иудей! Моя родина - Израиль. Однако, - небрежно махнул он ладошкой, - с тех пор много воды утекло, всего было-перебывало, так что уж это и не существенно, не стоит на данном вопросе заострять внимание. Чай, в России уж две сотни лет - обрусел давно. М-да... Так о чём это я? Ах, да! - всплеснул он своими игрушечными ручками. - Так вот, милостивый государь, с тех самых пор всю свою утомительно долгую жизнь я добросовестно и, заметьте, довольно успешно выполнял завет, данный мне Христом. - Он шумно вздохнул и почему-то печально посмотрел на меня. Это было тем более удивительно, что последовавший за этим рассказ никак не соответствовал этой секундной перемене его настроения. - Знали бы вы, молодой человек, какое это счастье, - продолжал он, - дарить людям радость, видеть эти сияющие глаза! Особенно, когда после долгих поисков вдруг обнаружишь талант, как бриллиант в куче золы, который бьётся всю жизнь в беспросветной нужде, зарабатывает копейки, и все-то силушки у него уходят только на то, чтобы хоть как-то содержать свою семью. А ведь в нём горит искра Божья! - патетически возвысился голос деда. - Но о каком творчестве может идти речь, если материальные проблемы постоянно выходят на передний план, назойливо и горько напоминая о себе? Плачут голодные дети, жена пилит неудачника и клянёт тот день, когда решила с ним связать свою судьбу. И вот тут-то самое время на сцене появиться мне: я всегда выдавал себя за богатого мецената и почитателя именно его таланта. Заказ за заказом следовал отныне беспрерывно, за ценой я не стоял никогда, оплачивал вдохновенный труд даже с лихвой. И вот глядишь - и жёнушка любит его без памяти, и детки их сыты и веселы. Мир и покой снизошли на семью! Искра Божья пламенем разгорается, талант не угас, а цветёт и благоухает! Благое дело сделано...

       Но бывало и по другому, чего греха таить? Поддержишь человечка-то, подсыплешь ему деньжат, а он с ними - в кабак! Тут уж приходилось ставить вопрос иначе: исцелять его от пагубного пристрастия. - Голос деда сделался мурлыкающим - по всему было видно, что ему приятны эти воспоминания.

       Однако у меня накопилась куча вопросов, и она, прямо-таки, выплеснулась из меня: