Алан Фостер - Чужой - 3. Научно-фантастический роман Страница 6

— О том, когда она будет испускать дух?

Андруз пристально посмотрел на него.

— Я достаточно расстроен тем, что уже произошло, Клеменз. Будьте осторожны. Не усложняйте обстановки. И не заставляйте меня думать об этом таким образом. Нам не нужны слишком тяжелые заболевания. Вас, должно быть, удивит, но я хочу, чтобы она жила. Хотя, если придет в себя, то ей может показаться иначе. Пошли, — обратился он к своему доверенному слуге. Оба мужчины удалились.

Женщина тихо застонала, ее голова заметалась по подушке. Это была либо физическая реакция, либо побочные эффекты на медикаменты, которые он ввел в нее, подумал Клеменз. Он сел возле нее и начал наблюдать, радуясь возможности просто быть рядом с ней, смотреть на нее, чувствовать ее запах. Он уже совершенно забыл, что значит находиться рядом с женщиной. Вместе с ее появлением всплыли какие-то обрывочные воспоминания. Несмотря на кровоподтеки и ушибы, она довольно-таки красива, подумал он. Даже гораздо больше, чем он мог ожидать.

Она снова застонала. Нет, это не от действия лекарств, решил он, и не от боли. Ей что-то снилось. Боль здесь ни при чем. Но, как бы то ни было, сны не повредят ей.

Освещенный тусклым светом зал для собраний был четырехэтажным. Люди свешивались с перил второго этажа, вполголоса переговариваясь друг с другом. Некоторые из них курили различные комбинации из трав и химических веществ. Верхние уровни были пустыми. Подобно большинству шахт Фиорины, эта предназначалась для гораздо большего числа людей, чем две дюжины человек, собравшихся сейчас в ее глубинах.

Они собрались по требованию старшего офицера. Все двадцать пять. Жесткие, худые, лысые, молодые и не очень молодые, и такие, для кого молодость была лишь приятным воспоминанием, Андруз расположился напротив них. Его заместитель сидел рядом Клеменз стоял в стороне и от заключенных и от тюремщиков, как бы согласно своему особому положению.

Два надзирателя и двадцать пять заключенных. Они в любой момент могли наброситься на старшего офицера и его помощника и относительно легко справиться с ними. Но что было бы дальше? Мятеж позволил бы им только управлять тем, чем они и так управляют. Им некуда было бежать, на Фиорине не было лучшего места, куда бы им доступ был запрещен. Когда прибудет очередной грузовой корабль, его экипаж быстро поймет ситуацию, не станет сбрасывать приготовленный для них груз, а вместо этого отправит сообщение о случившемся. После чего сюда прибудут вооруженные солдаты для расправы с мятежниками, а всем участникам мятежа, оставшимся в живых, продлят срок заключения.

Мелкие удовольствия, которые может доставить неподчинение властям, не стоят и одного лишнего месяца, проведенного на Фиорине, не говоря уже о двух-трех годах. Это отлично понимали даже самые закоренелые уголовники. Поэтому никаких мятежей против Андруза не возникало. Чтобы выжить, и, что еще важнее, покинуть Фиорину, заключенным следовало добросовестно выполнять все предписания. Возможно, заключенные и были недовольны, но они вели себя мирно.

Оглядев бормотавшую толпу. Эрой нетерпеливо повысил голос:

— Ну, ладно, ладно. Давайте сообща все обсудим. Хорошо? Прошу вас, мистер Диллон.

Вперед выступил Диллон. Он был лидером среди заключенных, и не только из-за внушительного вида и силы. Он носил пенсне, но больше по традиции, чем по необходимости. Хотя Диллон предпочитал его контактным линзам и, уж конечно, от Компании нечего было ожидать, чтобы она стала бы тратить время и деньги для обеспечения заключенных трансплантацией. Но пенсне очень подходило Диллону. Это была антикварная вещь, какая-то фамильная реликвия, чудом пережившая столько поколений.

Единственный жуткий пучок волос, свисавший с его лысой головы, медленно покачивался при ходьбе. Ему стоило немалых усилий и времени очищать это украшение от надоедливых насекомых Фиорины, но Диллон терпел подобное неудобство ради этого небольшого утверждения индивидуальности.

Он прочистил горло.

— Господи, дай нам терпения. Мы знаем, что мы всего лишь жалкие грешники в руках Божьих. Да не разорвется круг… раньше назначенного часа. Аминь.

Это была короткая молитва. Но этого было достаточно. Когда Диллон закончил, заключенные подняли вверх правые кулаки и тихо опустили их вниз. Этот жест демонстрировал покорность, а не открытое неповиновение. На Фиорине неповиновение каралось отторжением от общества заключенных, иногда и ранней могилой.

Если ты начнешь выходить за рамки дозволенного, Андруз избавится от тебя безо всякого вреда для себя. Никто не стоял над ним, чтобы проверять правильность его действий. Не было такого суда, который стал бы разбираться, от чего умер заключенный. Андруз сам вносил предложения и сам же их осуществлял. Но все-таки самым замечательным фактом было то, что, несмотря на свой тяжелый характер, Андруз был человеком справедливым. Заключенные считали, что им просто повезло. Ведь могло быть и наоборот.

Он оглядел своих подчиненных. Он видел каждого насквозь. Знал их достоинства и слабости, знал, что им не нравится. Он отлично помнил все их грехи, подробности их личных дел. Некоторые из них были просто опустившимися людьми, другие же были просто фатально антиобщественны. Между первыми и вторыми была огромная разница. Он старательно прокашлялся.

— Благодарю вас, джентльмены. Было много разговоров о том, что произошло сегодня утром. Поэтому, чтобы не было поверхностной информации, мы избавимся от лишних сплетен.

— Факты таковы. Как некоторые из вас уже знают, во время утренней вахты, в шесть ноль-ноль, здесь потерпел крушение АСК модели 337. Один пассажир жив, двое погибли, а четвертый, андроид, поврежден до такой степени, что нет надежды его отремонтировать.

Он помолчал, как бы подождав, пока слушатели усвоят информацию.

— Уцелевший пассажир — женщина.

Зал оживленно загудел. Андруз прислушивался к этому гулу, присматривался, пытаясь понять реакцию. Она не была плохой… пока.

Один из заключенных повис на верхних перилах. Морсу было под тридцать, но он выглядел старше своих лет. Фиорина быстро старит прибывших сюда не по своей воле. Он выставил напоказ большое количество анодированных золотом зубов, последствие ряда определенных антиобщественных действий. Золотая окраска была выбрана из косметических соображений. Казалось, что он был раздражен, хотя это было его обычное состояние.

— Я хочу сказать, что когда я прибыл сюда, то дал обет безбрачия. А это означает — никаких женщин. Никакого секса ни под каким видом.

Он возбужденным взглядом обвел собрание.