Андрей Столяров - Изгнание беса Страница 6

— Почему ты не играешь с ними? — спросил Карл. — Презираешь их, звереныш? — Он снова поднял руку, чтобы потрепать Герда по голове — не решился. — Напрасно ты их презираешь. Они не плохие, они несчастные… Просто тебе повезло и тебя не успели изуродовать… Не смотри на меня волком. Это правда. Мы тут все такие, и с этим ничего не поделаешь…

Частые, тревожные свистки понеслись с площадки. Директор высунулся в окно, и Карл тоже — из-за его плеча. Свистел Поганка. Он надувал дряблые щеки и махал: — Скорее!.. — Все побежали, сталкиваясь. Крысинда упал, его подхватили. Топот прокатился по коридору, рассыпался и затих — хлопнули двери.

— Опять, — сказал директор. Не оборачиваясь, нетерпеливо пощелкал пальцами. Карл сунул ему в ладонь короткий бинокль — наподобие лорнета, и вдруг стремительно вытянул руку — как выстрелил: — Вот они!

Откуда-то из-за гор, из синей дымки, покрывающей ледники, медленно вырастала черная точка. Распалась на детали. Стал виден тонкий хвост, оттопыренные шасси. Вертолет, лениво накренившись, вошел в круг над санаторием.

— Мне это не нравится, — сказал директор, отнимая бинокль от глаз.

— Гражданский? — спросил Карл. — Шарахнуть бы его из пулемета.

— Да, частная компания.

— Почему бы военным не дать нам охрану? — сказал Карл.

— Мы их не интересуем, — сказал директор, слушая удаляющийся шум винта.

— Ты же знаешь, у них своя группа, и они не работают с детьми.

— А ведь есть же страны, где ароморфоз осуществляется постепенно, безболезненно и практически всеми…

Директор повернулся — крупным телом.

— А что? — сказал Карл.

— Я тебе советую никогда и никому не говорить этого, — сказал директор.

В Наварре судом инквизиции было осуждено сто пятьдесят женщин. Их обвинили две девочки: девяти и одиннадцати лет. Архиепископ Зальцбургский на одном костре сжег девяносто семь человек. В Стране Басков казнили более шестисот ведьм. Во Франции сожгли женщину по обвинению в сожительстве с дьяволом, в результате чего она родила существо с головой волка и хвостом змеи. Профессор юриспруденции в Галле Христиан Томмазий сосчитал, что до начала восемнадцатого века число жертв превысило девять миллионов человек. Сожжения продолжались и позже.

— Санаторий скоро разрушат, — неожиданно сказал Герд своим охрипшим голосом. Он не хотел говорить, но его словно толкнули.

Директор посмотрел на него с удивлением. Он, кажется, забыл о его присутствии.

— Санаторий разрушат, и мы все погибнем, — сказал Герд. — Я не знаю, как объяснить, но я чувствую…

— Еще один прорицатель, — сказал директор. — Откуда вы только беретесь?

— Он подумал. — Вот что… Глюк ведь пройдет через Маунт-Бейл?

— Да, — споткнувшись, ответил Карл.

— Позвони туда… Только не от нас, на станции слушают наши разговоры, позвони из поселка. Кому-нибудь из «братьев» — так надежнее. Анонимный звонок не вызовет подозрений.

— Мы же обещали, — быстро и нервно сказал Карл.

— Нельзя ему домой, — морщась, сказал директор. — Мне, думаешь, хочется? Он же расскажет — кто мы, где мы… А потом его все равно сожгут. Лучше уж «братья» — сразу и без вопросов.

Он глядел на Карла, а Карл глядел на него — бледный и растерянный.

— Ладно, я сам позвоню, — сказал директор. — Живи с чистой совестью.

Вышел, и через две секунды заурчал мотор. Знакомая, серая, похожая на жабу машина выползла из гаража. Заблестела свежей, после ремонта, краской.

— Пойти напиться вдрызг, — задумчиво сказал Карл самому себе. Вдруг заметил Герда, который, дрожа, стоял в углу — глаза, как черные сливы. Привлек его сильной рукой, без страха. Герд всхлипнул, уткнувшись в грудь.

— Такая у нас жизнь, звереныш, — шепнул Карл в самое ухо.

Женевский епископ сжег в три месяца пятьсот колдуний. В Баварии один процесс привел на костер сорок восемь ведьм. В Каркасоне сожгли двести женщин, в Тулузе — более четырехсот. Некий господин Ранцов сжег в один день в своем имении, в Гольштейне, восемнадцать ведьм. Кальвин сжег, казнил мечом и четвертовал тридцать четыре виновника чумы. В Эссексе сожжено семнадцать человек. С благословения епископа Бамбергского казнили около шестисот обвиняемых, среди них дети от семи до десяти лет. В епархии Комо ежегодно сжигали более ста ведьм. Восемьсот человек было осуждено сенатом Савойи…

Ночью он проснулся. Высокий потолок был в серых тенях — как в паутине. Оловянная луна висела в окне, и ровный свет ее инеем подергивал синеватые простыни. Мелкие звуки бродили по спальне. Печально вздыхал Крысинда на соседней кровати. Он всегда вздыхал по ночам, развернув зонтиком кожистые крылья. Кто-то тяжело ворочался и бормотал. Наверное, Толстый Папа. Кто-то сопел и хлюпал носом. Стрекотал невидимый жук. У дверей на круглом столике светился зеленый гриб лампы.

Буцефал отсутствовал. Он, наверное, бродил по двору и жевал камни, забыв обо всем на свете.

Герд сел, задыхаясь. Редко чмокало сердце. И кожа собиралась в пупырышки.

Что это было?

…Ногтями скреблись в окна и показывали бледному, расплющенному лицу — пора! Они сразу шагали в ночь, им не нужно было одеваться, они не ложились. Жена подавала свечу, флягу и пистолет — крестила. Воздух снаружи пугал горным холодом. Темные вершины протыкали небо, усыпанное углями. Вскрикивала бессонная птица: — Сиу-у!.. — Отдавалось эхом. Сбор был на площади, перед церковью. Там приглушенно здоровались, прикасаясь к твердым краям шляп: Вспыхивал натужный говор, тут же рассыпаясь на хмыканье и кашель. Закуривали. Кое-кто уже приложился и теперь отдувался густым винным духом. Вышел священник и взгромоздился на табурет. Свет из желтой двери положил на землю узкую тень от него. Проповедь была энергичной. Табурет поскрипывал. Все было понятно. Господь стоял среди них и дышал пшеничной водкой. Прикладывался к той же фляге, жевал сигарету. Зажгли свечи — стая светляков опустилась на площадь. Обвалом ударил колокол: бумм!.. Священник слез с табурета. Пошли — выдавливаясь в тесную улицу. Она поднималась в гору, к крупным звездам. Кремнисто блестела под луной. Герд видел разгоряченные лица, повязанные платки, кресты на заношенных шнурах поверх матерчатых курток. Они прошли сквозь него. Он стоял в ночной рубашке, босой и дрожащий, а они шли сквозь него, будто призраки. Целый хоровод. Шляпы, комбинезоны, тяжелые сапоги — казалось, им конца не будет, столько их собралось…

Он начал поспешно одеваться. Стискивал зубы. Уронил ботинок — замер. Все было тихо. Крысинда почмокал во сне, наверное, летал и ловил мышей. Надо было бежать отсюда. Герд дергал запутавшиеся шнурки. Порвал и связал узлом. Встал. Кровати плавали в лунном свете. Пол был серебряный. — Ну и пусть… Так даже лучше… — во сне сказал Толстый Папа. Герд вдруг засомневался. Он больше никогда не увидит их. Но он же предупреждал. Он ни в чем не виноват. Он предупреждал, а его не хотели слушать. И он не собирается погибать вместе со всеми.