Алексей Гребенников - Третий экипаж (сборник) Страница 6

Алекс с наслаждением узнавал окрестности.

Он был здесь год назад, но, конечно, всё помнил.

Кое-где берега размыло, выпали к воде языки свежих осыпей.

«Чую сердцем, винтовка здесь», – шепнул мне Алекс. Это не означало, конечно, что мы ищем винтовку. Просто любовались пейзажем. Вот, раскачиваясь, припрыгивая, ударяя ладошкой в ладошку вышла на дорогу компания низкорослых существ в футболках с элементами индийской экзотики. «Харе Кришна… Кришна рама… Рама харе… Харе Кришна…» Еще одно такое же существо, только голое по пояс, подыгрывало на баяне.

«Чую, винтовка здесь, – шепнул мне Алекс. – Всем сердцем чую. И майор Мухин считает, что винтовка или на ГЭС или в ее окрестностях».

Под крутым поворотом внизу увидели мы деревянную избу с битой камнями крышей. Анар удачно перехватил мой взгляд. «Это Алтай», – блаженно протянул он. Небо над нами стремительно раскрывалось, как грандиозный голубой парашют. «Это Алтай», – с наслаждением повторил Анар. Солнце заливало деревья и берега нежным сусальным золотом. «Харе Кришна…» И пояснил: хозяин битой избы торгует автозапчастями. Раньше сажал картошку, был, как все, собирал мед, держал толстую корову, борова и гусей, а теперь торгует запчастями. Поворот дороги над его избой оказался очень непростым, да вы сами видите. Не каждая машина впишется в такой поворот, особенно большая иномарка. В прошлом году черная «мазда» убила при падении борова, потом прилетел в огород синий «опель», покалечил корову. Гуси погоготали и ушли сами. «Харе Кришна…» Мужик поселился в бане, разбирает на запчасти падающие в огород машины.

Слив Чемальской ГЭС открылся внезапно – как маленький стеклянный ледник, окутанный влажной пылью. В тридцатые годы прошлого века это чудо воздвигла беглая жена Всесоюзного старосты Михаила Ивановича Калинина. Благое дело, уж точно. Но вот острую бородку и круглые очки Всесоюзного старосты помнят до сих пор, а про его жену все забыли.

«Кроме меня», – заметил Анар.

И добавил: «На Алтае удивительные женщины».

Наверное, имел в виду принцессу Укока, смерть на руках которой предсказал ему шаман. Что же касается Катерины Калининой, то впервые увидела она Алтай из вагона поезда «Октябрьская революция». Прибыла сюда с мужем. Агитационные выступления, политические речи, партийные беседы с крестьянами ее нисколько не привлекали, зато край ужасно понравился. «Чтобы дети наши не росли худосочными и в будущем чтобы не превращались в дурачков, мы должны им дать хорошее питание». Кто с этим спорит? Кстати, сам Всесоюзный староста тоже побывал на Чемале – в коммуне «Красный Октябрь». Жили там в отдельных домах, но питались сообща, и единственную шубу носили по очереди. Вернувшись в Москву, Михаил Иванович попытался воссоздать такую добрую атмосферу и в Кремле, но Сталин почему-то не захотел носить шинель Троцкого, да и Троцкий делить свою одежду с членами ЦК отказался. Всесоюзному старосте даже намекнули: «Коллективное развитие крестьянских хозяйств должно идти в основном в области производства, а не в коммунизации быта и жизни».

Белые облака в голубеющем небе. Невообразимая тишина, ничем не нарушаемая.

«Ну, механики иногда подерутся, – негромко, каким-то особенным голосом заметил Анар. – Так это ничего. У них хороший помощник. Лёха звать. Парень молодой, таскает масленки, следит за шкивами. Водит изящных городских туристок в машинный зал. Примеряет на их ножки литые калошики, на ручки – перчатки резиновые. Пугает девушек высоким напряжением. И сам как под напряжением. Часто добивается своего».

Серый галечник, глыбы бетона.

Столбы карабкаются на лиственничный хребет.

«Я своей бывшей третьей жене, – признался Анар, – купил в Москве маленькую турфирму, чтобы не бегала по супермаркетам и салонам. А она дело завалила и тоже явилась к нам. Как Катерина Калинина. У Катерины в Кремле осталось пятеро детей, а она – на Чемале. Своему Всесоюзному старосте отписывала коротко: дескать, не жди, не вернусь, не хочу, не зови. У тебя там в Кремле, как в пустыне. Я в твоем Кремле – фальшивая фигура. Не жди!

С плотины открылся узкий плоский берег, а над ним, всё выше и выше – страшные отвесные склоны. Серый мамонт, обросший мхом, стоял при въезде на ГЭС – с вывернутыми назад мощными бивнями, видимо, корни умельцам не удалось устроить как-то иначе.

И доска:

«В соответствии

с правилами охраны жизни людей

запрещается: подплывать к плотине,

прыгать в воду с технических сооружений,

распивать спиртные напитки (мелом приписано: «с Лёхой»),

стирать белье и купать животных (опять мелом: «диких»),

допускать в воде шалости, связанные с нырянием,

подавать крики ложной тревоги».

Анар помахал рукой Лёхе, поскольку никем другим появившийся на плотине плотный веселый парень быть не мог.

Голова выбрита, замасленная майка, голые плечи в татуировках. «Давайте вниз!» – блеснул он зубами, и мы дружно полезли по лесенке в горячее чрево ГЭС. Механикам, оставшимся на плотине, в голову не могло прийти, что Лёха по пьяни мог прятать в машинном зале исчезнувший вещдок майора Мухина. Впрочем, это и самому Лёхе в голову не приходило. Только нам могло прийти – на секунду. А он только скалился и звал нас. Там внизу влажно и сумеречно подтекала под ноги вода. Хватаясь за металлические поручни, я вспомнил о резиновых перчатках и литых калошах, которыми снабжал изящных городских туристок Лёха. Да они были тут же: калоши – даже на вид плотные, литые, и перчатки – изящной девушке по локоть. Мощно вращающийся шкив, серебристые барабаны, чудовищная станина, переплетение цветных искрящих проводов, облупившаяся краска панелей, сладко пахло мазутом, и глаза Лёхи блестели – изящные туристки от всего этого, наверное, балдели.

«Т-2». Белый рубильник опущен.

«Г-2». Красная кнопка, рубильник поднят.

«Опасное электрическое поле. Без средств защиты проход воспрещен».

Лёха смотрел на нас как бы издалека, туманно. Скалился, звал. Нет, ничего не запрещал, но за каждым следил. Мы с Алексом присматривались. Слишком влажно, чтобы хранить здесь точную технику. Да и не Лёхе ее хранить. Такому привычнее городскую девушку приобнять, ласково колоть ей щеки щетиной, показывать, что теперь она вне опасности. Не походил Лёха на человека, которому слили опасное засвеченное оружие. Такая же нелепость, как луна, сошедшая с орбиты. Проволочные решетки, генератор с выпущенными, как щупальца, черными проводами – мощное, ревущее десятилетиями чугунное чудовище. На берегу мамонт с деревянными корнями-бивнями, а в машинном зале – станина. Тусклый фикус в кадушке. Сталин строго глядит с заплывшего пылью портрета, Серго Орджоникидзе открыто улыбается, как только он мог. И Михаил Иванович Калинин выискивает взглядом… Кого? Катерину?..