Фредерик Пол - Проклятие волков. Век нерешительности. Рассказы Страница 6

Глен Тропайл перешел улицу и последовал за рассеянным Гражданином, которого, как он знал, звали Бойн. Около булочной этот человек натолкнулся на Гражданина Джермина. Тропайл стоял позади, так чтобы его не было видно; он наблюдал и слушал. Бойн был на грани нервного срыва, и то, что видел и слышал Тропайл, только подтверждало его диагноз.

Казалось, вот-вот случится нечто неизбежное. Еще мгновение — и Гражданин Бойн потеряет контроль над собой. У этого неизбежного было свое название. Его заимствовали из языка народа, который когда-то жил на ныне необитаемом острове в Тихом океане, где простые фермеры, доведенные до отчаяния, становились разбойниками и убивали ножами для рубки тростника.

Это называлось «амок» — сходить с ума, становиться убийцей-маньяком. Тропайл посмотрел на человека с интересом и презрением. Амок! В конце концов, и покорных овечек можно довести до предела. Он видел это и раньше. Признаки были налицо.

Наверняка для Глена Тропайла в этом была некая выгода, выгоду можно найти во всем, если ее искать. Он наблюдал и ждал. Глен Тропайл выбрал себе место так, чтобы видеть Гражданина Бойна в булочной, где тот уныло и неумело резал свои четверть килограмма хлеба от Утренней Буханки.

Он ждал, когда Бойн выбежит из булочной. И Бойн выбежал.

Вопль громкий, пронзительный. Это визжал Гражданин Джермин.

— Маньяк-убийца!

Опять вопль, яростный крик Бойна, и нож булочника, мерцающий в слабом свете в руках Бойна. И Граждане, разбегающиеся кто куда, все Граждане, за исключением одного.

Один Гражданин лежал зарезанным — своим собственным ножом, как оказалось. Это был булочник. Бойн все рубил и рубил. А потом Бойн выбежал, как ревущее пламя, нож со свистом рассекал воздух над его головой. Граждане в панике спасались бегством. Он старался попасть ножом по их убегающим фигурам, и кричал, и бил снова и снова. Амок!

Это был один особый случай, когда они забывали о сдержанности — один из двух, уточнил про себя Тропайл, когда брел к булочной. Он нахмурился, потому что был еще один случай, когда они забывали о приличиях, тот, который непосредственно касался его.

Он наблюдал, как обезумевший Бойн преследовал группу Граждан, которая в дальнем конце улицы свернула за угол.

Тропайл вздохнул и вошел в булочную посмотреть, чем бы там можно было поживиться. Бойн успокоится, бушующая ярость уляжется так же быстро, как и поднялась, и он снова станет овечкой, и другие овцы подойдут и схватят его. Так всегда бывало, когда Гражданин терял рассудок. Это было реакцией на давление, оказываемое на Граждан, и в любой момент могло случиться так, что лишь на грамм оно превышало норму, и кто-то не выдерживал. За последние два месяца здесь в Вилинге это произошло дважды. Глен Тропайл был свидетелем, как точно такое же происходило в Питсбурге, Алтуне, Бронксвилле.

Всякому давлению есть предел.

Тропайл вошел в булочную и без всяких эмоций взглянул на зарезанного булочника. Тропайл уже видел трупы.

Он оценивающе оглядел закусочную. Для начала нагнулся и подобрал ту четверть килограмма хлеба, которую уронил Бойн, стряхнул с нее пыль и положил в карман. Пища всегда пригодится. Будь у Бойна побольше еды, может быть, он бы и не свихнулся. Неужели только голод доводит их до безумия? А может быть, также и то, что находится на Эвересте, да и парящее Око, и боязнь Перемещения? Или просто напряжение от того, что нужно было поддерживать свою так тщательно запрограммированную жизнь? А впрочем, какая разница? «Они» не выдерживали и сходили с ума, а с ним, Тропайлом, этого не случится никогда. И только это было важно. Он перегнулся через стойку, стараясь взять остатки Утренней Буханки.

И увидел, что на него с ужасом смотрят огромные глаза Гражданки Джермин. Она закричала:

— Волк! Граждане, на помощь! Здесь Волк!

Тропайл замешкался. Он даже не заметил этой проклятой бабы, но она была здесь, она поднималась из-за прилавка, вопя не своим голосом: «Волк! Волк!»

Он резко сказал:

— Гражданка, умоляю вас.

Но это было бесполезно. Улики были против него, а ее крики привлекут остальных. Тропайла охватила паника. Он направился к ней, чтобы успокоить, но это тоже оказалось бесполезным. Он заметался. Она все кричала и кричала, и люди слышали ее. Тропайл пулей вылетел на улицу, они уже лезли из всех дверей, выползали из всех крысиных нор, в которых попрятались от Бойна.

— Пожалуйста, — крикнул он испуганно и зло, — подождите минуту!

Но они не ждали. Они услышали голос женщины, а может быть кто-то из них увидел у него хлеб. Они окружили его — нет, они навалились на него, хватая его, разрывая мягкий, теплый мех его одежды. Они полезли в его карманы и, как еще одно доказательство его преступлений, высыпалась из пакетиков украденная соль. Они оторвали ему рукава, и даже прочные, неподпоротые швы распоролись. Он был пойман.

— Волк! — кричали они. — Волк!

Этот крик перекрывал шум, который доносился оттуда, где наконец настигли Бойна. Он перекрывал все.

Это был второй случай, когда они забывали о достоинстве. Когда они ловили Сына Волка.

3

Техника уже давно перестала развиваться. Развитие техники возможно при одном условии уравнения:

ИКК (Имеющееся Количество Калорий) _ (Художественно-Н (Население) Технический Тип).

Когда отношение Калории/ Население велико, скажем пять тысяч или больше, пять тысяч калорий на каждого человека ежедневно, тогда Художественно-Технический Тип очень силен. Люди прокладывают дорогу в горе Рошмор, они строят огромные сталелитейные заводы; они создают громоздкий автомобиль, чтобы домохозяйка, проехав на нем полмили, купила себе тюбик губной помады.

Там, где отношение К/Н велико, жизнь вульгарна, но роскошна. И наоборот, там, где отношение К/Н слишком мало, жизнь не существует совсем. Ее погубил голод.

И наконец, когда калории находятся в пределах 1.000— 1.500, Художественно-Технический Тип самоутверждается в непреходящей, вечной форме. Отношение К/Н в этих пределах создает малые формы искусств, способность ими наслаждаться, безболезненное перерастание необходимого в некие утонченные отношения, при которых почитаются традиционные добродетели. Япония, изолированная от мира шогунами, добывала скудную пищу на горных склонах и находила красоту в аранжировках из лишайника и бумаги. Мелкие, не требующие больших затрат субискусства, характерны для нормы 1000–1500 калорий.

И именно такая норма была на Земле, где жило сто миллионов человек после похищения планеты. Лишь несколько человек, довольствуясь незначительными затратами, продолжали заниматься наукой. В их распоряжении были лишь карандаш и восстанавливающаяся бумага. Последний ускоритель, используемый в научных целях, был давно остановлен; ток, которым он питался, нужен был для того, чтобы хотя бы слабо освещать миллионы домов и готовить пищу для двух миллионов новорожденных. В те дни один преданный науке византиец написал полную техническую энциклопедию (хотя и не был инженером). Четыреста двадцать крошечных томов рассказывали о пирамиде в Гизе и ее неизвестном строителе, о стене Ши Хванг Ти; готических постройках; о Брунеле, который изменил лицо Англии, Рюблингах из Бруклина; штольнях Пентагона; Противоракетной Системе Дагган (до того как К/Н упало до точки, когда война стала практически бессмысленной). Но этот энциклопедист не умел пользоваться логарифмической линейкой и постоянно спотыкался, записывая десятичные дроби.