Дмитрий Биленкин - Конец закона Страница 6

Тенистые улочки встретили его тишиной и безлюдьем, точно было воскресное утро где-нибудь в доброй старой Англии. Два-три человека с собаками на поводке - вот и все прохожие. Шум мотора, казалось, заставлял морщиться чинные коттеджи.

Не слышно было ребячьего крика. Полынов взял управление на себя, отсчитал третий поворот и свернул налево.

Издали домик Лесса ничем не выделялся среди других, но Полынов сразу заприметил его по обилию редкостных растений в саду и небрежно распахнутым воротам. С крыльца, светясь улыбкой, уже сбегал, вернее, скатывался сам хозяин. Полынов утонул в его пухлых объятиях.

Наконец объятия разомкнулись, и они, еще горячие от смеха и беспорядочных возгласов, взглянули друг на друга.

Когда человека не видишь много лет, а потом жадно в него вглядываешься, то в глаза прежде всего бросается то новое, что в нем появилось. Нельзя было сказать, что Лесс разительно изменился, постарел, обрюзг. Вовсе нет. Правда, он выглядел утомленным, даже очень утомленным, но дело было не в этом. Каким бы усталым или измученным ни оказывался Лесс, что при его трудолюбии случалось нередко, от него всегда исходил ток жизнерадостности, крепкого душевного здоровья, теплого спокойствия. Обаяние детской чистоты и непосредственности было так же свойственно Лессу, так же неотделимо от его личности, как пухлые ямочки на щеках, порывистость и одновременно округлая плавность жестов, как задумчивая манера подпирать кулаком подбородок или живой, отзывчивый блеск маленьких, глубоко посаженных глаз.

Все это было и теперь. Было, но не осталось прежним, как не остается прежним фарфор, едва глухой и тусклый звук от удара палочки выдает скрытую в нем трещину. То же самое открылось Полынову в поспешной, как бы прячущейся улыбке Лесса, в торопливой суете жестов и поразило его так, что он не пожелал довериться первому впечатлению. Лесс уже вел его в дом и говорил не переставая:

- Тут, понимаешь, у меня разор, разорение, пожалуйста, не обращай внимания, такие, знаешь ли, пустяки... Марта с детьми в горах, куда и мы тотчас двинемся, я теперь холостяк, сам себе голова, так что...

Никакого особого разорения в комнатах не замечалось, хотя все имело слегка нежилой вид. По дороге в кабинет Полынов успел спросить о здоровье семьи, а Лесс успел ответить, потом уже Лесс задал вопрос о дороге, и Полынов ответил, но когда они вошли в кабинет и уселись, то сразу замолчали. Сложив руки на округлом, достойном Пикквика, животике, Лесс, тепло улыбаясь, глядел на Полынова, а Полынов, тоже улыбаясь, смотрел на Лесса. На стене в футляре красного дерева солидно тикали старинные маятниковые часы, и только этот звук был в комнате. Их взгляды встретились, и обоим вдруг стало хорошо, очень хорошо, совсем как прежде, лучше, чем в ту первую секунду, когда они кинулись друг другу в объятия, и в Полынове смолкла тревожная мысль о том, что сразу после объятий все было не совсем так, как должно, и еще неизвестно, будет ли впредь, как должно, и что причиной тому не долгая разлука, не естественная неловкость первых мгновений встречи, а нечто совсем иное, пока непонятное. Лесс встрепенулся.

- Ты здесь! - Словно не веря, он восторженным взглядом окинул рослую фигуру Полынова. - Да еще на день раньше, чем обещал. А я, грешным делом, уже верить перестал, что ты выберешься. Целых семь лет я тебя не видел - это надо же! - Он покачал головой. - Ну рассказывай. Нет, погоди! Побудь минуточку, я мигом.

- К чему беспокойство, я не голоден.

- Кто говорит о еде? - грозно прорычал Лесс. - Ты все забыл!

- Верно, верно, - покаянно улыбнулся Полынов. - Каюсь, забыл. Тащи свой эликсир.

Знаменитый "эликсир Лесса" давно уже стал легендой и потому, что Лесс рассказывал о нем доверительно, и потому что его мало кто пробовал, а кто пробовал, тот многозначительно крутил головой. Подобно тому как Менделеев гордился своим умением делать чемоданы едва ли не больше, чем составлением Периодической системы, Лесс считал, что истинных успехов он добился в "гастрономической", по его выражению, фармакологии. И все сокрушался, что проклятый космос мешает ему заниматься любимым делом, мало того - губит те настойки, которые он украдкой провозил на орбитальные станции. Ибо травы, как он пояснял, на редкость капризны в своих целебных и вкусовых свойствах. Брать их надо далеко не во всяком месте, в строго урочные часы, при особом состоянии погоды и даже активности солнца, а иначе получится обычная микстура, которую любой понимающий человек выльет в раковину. И потреблять настойку тоже следует в определенные часы, для каждого человека индивидуальные, согласованные с его биоритмами. Увлечение Лесса выглядело чудачеством, но Бергера от лучевой болезни вылечил именно он, и как раз травами. Поэтому, хотя над "зельями Лесса" добродушно посмеивались, говорили о них с уважением, как, впрочем, и обо всем, что делал Лесс, ибо сделанное им всегда оказывалось солидным, достоверным и значительным.

Лесс исчез из кабинета, а Полынов поудобней устроился в продавленном кресле и огляделся. Кабинет напоминал прежнего Лесса больше, чем сам Лесс. Заваленный стол, какие-то погребенные под бумагами и лентами приборы, изогнувшиеся винтом стопки книг - все было точно таким, как прежде. Разве что помещение тут было побольше, чем в космосе, и в нем находилось больше самых неожиданных вещей. Явно не к месту тут был стереовизор - такому суперу полагалось находиться в гостиной, но там, насколько успел заметить Полынов, его как раз и не было. Непонятно почему на столе расположилась и желтая пластмассовая утка. Уму непостижимо, как дотошная аккуратность в работе и скрупулезная педантичность в выводах сочетались у Лесса с умением создавать хаос всюду, где он обосновывался. На корабле ни стерео, ни утки, конечно, не было. Но там, к примеру, всегда был чайник для гостей, которые у Лесса никогда не переводились. Интересно, есть ли здесь чайник?

Чайник был. Он стоял бок о бок с диспенсором, и оба предмета - прибор и чайник - были задвинуты под кресло, на сиденье которого лежала груда каких-то стереокатушек. На подоконнике сушились непонятные корешки. Полынов взял один, понюхал и сморщился: запах был едкий.

Он еще раз окинул взглядом кабинет, смутно удивился, но не успел разобраться, что именно его удивило, потому что на пороге появился Лесс с бутылкой и стаканчиками в руках. Жидкость в бутылке была коричневой, на дне ее колыхались какие-то водоросли.

- Приступим, - торжественно сказал Лесс. - Я кладу жизнь на то, чтобы обычай пить при встрече заменить обычаем лечить. Надеюсь, твой главный биоритм остался прежним?

- Так точно, господин лекарь. - Полынов шутливо поклонился. - Это от генов, господин профессор. Ритм не меняется, ты же знаешь, - добавил он уже другим тоном.