Леонид Воронов - Разоблачение Страница 6

Спустя месяц, уже в конце июля, Игнатий однажды сказал Шварцу:

— Папа, у меня режутся зубы.

— Тебе больно, сынок?

— Боль я отключил, мне щекотно.

— Как отключил?

— Я не знаю, как это происходит, я просто умею устранять ее.

Шварц раздобыл для сына резиновое кольцо, которое можно грызть деснами, а сам думал, какие еще способности проявятся у его неведомого сына.

— Папа, сегодня у тебя преобладают фиолетовые тона.

— Какие тона, о чем ты говоришь?

— Я говорю о цвете твоей оболочки.

— Ты имеешь в виду ауру?

— Да, ауру, — обрадовался Игнатий, — я вспомнил это слово. И еще я вижу цвет внутренних органов, если сосредоточусь.

— Это большая редкость среди людей. Мне бы хотелось, чтобы у тебя сохранилась эта способность. И еще я бы хотел, сынок, чтобы ты мне рассказывал о своих ощущениях, о тех, которые кажутся тебе странными или важными.

— Профессор Таубе твой друг?

— Да, и не только мой, но и твой.

— Ты знаешь, что завтра он тебе позвонит?

— Ты уверен, что он позвонит? — спросил пораженный Шварц.

— Конечно, разве ты не знаешь?

— Нет, сынок, я не умею предвидеть будущее, такой способностью обладают единицы. Расскажи об этом подробнее. Почему ты смеешься?

— Папа, когда ты спрашивал про ауру, я услышал эти слова: "расскажи об этом подробнее", а теперь ты их сказал.

— Часто у тебя это случается?

— Нет, не часто. Вчера вечером я узнал, что скоро ты снимешь с меня этот шлем.

— И как это произошло?

— Я уже засыпал, и увидел, как ты отстегиваешь ремешки, и я проснулся.

— Скажи, Игнатий, а почему я решу снять с тебя шлем, как ты думаешь?

— Потому что в этом месяце на меня не будет нападений.

— Если ты в этом уверен, то почему я не могу снять его прямо сейчас?

— Потому что ты в этом сомневаешься, папа.

— Верно, я сомневаюсь, и что же меня в этом убедит?

— В газетах напечатают сообщение, что начал извергаться вулкан Каракатау.

— И когда же об этом напечатают?

— Я не знаю, но это сообщение развеет твои сомнения, и ты снимешь с меня шлем.

Извержение на Ямайке было интенсивным и произошло спустя шесть дней после разговора Шварца со своим сыном, который его предсказал. На следующий день в прессе появились сообщения об этом событии. Шварцу ничего не оставалось, как снять с Игнатия защитный шлем, и взвалить на свои плечи бремя постоянного беспокойства.

Однако прошел месяц, и ничего не случилось. Беспокойство отца притупилось, но не покинуло его. Предсказание будущих событий, — явление само по себе странное и необъяснимое, было тем более необъяснимым, что Игнатию удалось предсказать не событие, а отсутствие события. Мальчик не сумел объяснить отцу, на чем основана его уверенность в том, что нападения не будет на протяжении определенного времени.

— Ты не беспокойся, папа, я знаю, что нападений не будет три-четыре недели, дальше я не вижу, но этот срок я контролирую.

— Игнатий, ты помнишь то нападение на тебя, когда мы с профессором Таубе застали тебя испуганным, а он тебя успокаивал? Постарайся вспомнить, что ты тогда чувствовал.

— Я помню все, что говорил профессор Таубе, и ты. Мне было страшно, потому что это пятно несло в себе какую-то угрозу. Оно мелькнуло дважды.

— Ты видел пятно, как оно выглядело?

— Оно было похоже на кляксу.

— Странно, что ты знаешь, как выглядит чернильная клякса, — пробормотал про себя Шварц, изображая фломастером пятно, которое отпечаталось в его сознании в момент последнего нападения. Он показал рисунок сыну.

— Да, папа, так оно и выглядело. Знаешь, — сказал Игнатий после паузы, — я чувствую, что в будущем я выясню, что это за существо, и откуда оно.

— Ты сказал "существо", — ты имеешь в виду, что оно является некой формой жизни?

— Мне кажется, оно живое, в отличие от тех излучений и полей, которые меня окружают.

— О каких полях ты говоришь?

— Самые сильные поля я чувствую от защитной системы. А еще я чувствую проводку в зданиях, подземные кабеля, магнитное поле земли.

Сотрудники лаборатории старались заслужить внимание Игнатия, неординарные способности которого, и его острый ум не мешали им видеть в нем всего лишь ребенка, и этому ребенку приносили груды всевозможных игрушек. Игнатий принимал игрушки с благодарностью, и относился к ним с большим интересом. Он изучал их, стараясь понять, как они устроены. Первая книга, которая попала в его руки — большое красочное издание сказки Киплинга "Маугли" на английском языке. Книгу принесла его сиделка Софи. Игнатий был восхищен. Он подолгу рассматривал картинки, а страницы с текстом просто перелистывал.

— Ну что, И, тебе понравилась книга?

— О да, Софи, спасибо тебе, это лучший подарок, она замечательна.

— Почитать ее тебе?

— Но я же ее прочел.

— Ты просто посмотрел картинки, но там есть еще и текст, и он не менее интересен.

— Я прочел текст, мне очень понравилась сказка, — озадаченное лицо сиделки показалось ему признаком неудовольствия, и он поспешно добавил: если хочешь, я расскажу тебе ее.

— Хорошо, И, я с удовольствием послушаю.

Игнатий рассказал сиделке почти половину сказки слово в слово, и, вероятно, рассказал бы всю, если бы Софи его не остановила, заметив, что мальчик устал.

Шварц узнал о способности сына мгновенно поглощать информацию и запоминать ее полностью, без особого удивления. Это его и радовало, и пугало.

В чем же причина таких стремительных успехов клонированных детей? — думал он, — а может быть теория познания априори верна? Полное отсутствие опыта и эзотерические знания, откуда они берутся у Игнатия? Разве не это имел в виду Иммануил Кант в своей дуалистической теории? А если именно это является нормой, то тогда вопрос можно сформулировать иначе, почему все младенцы, за редким исключением, подвержены стагнации? Возможно, в истории человечества существовал период, когда все младенцы развивались такими же темпами, как мой сын. И тогда единственный пробел в теории Дарвина легко объясним: пресловутое "промежуточное звено" от обезьяны к человеку не обнаружено потому, что период перехода был стремительным, а значит коротким. Природа логична и экономна; передача накопленных знаний следующему поколению является естественным процессом, при условии, что природа стремится к совершенствованию своих творений. А такое стремление сомнений не вызывает. Инстинкты передаются по наследству, почему же не передается накопленный опыт и знания, хотя бы часть, тем более что мозг человека загружен всего на 5-10 %. Однако неоантропу приходится начинать свое обучение каждый раз с нуля, даже свой язык ему приходится изучать заново. Непозволительная расточительность. Что это, ошибка в логике природы, или некий внешний фактор?