Алексей Молокин - Лысый робот Страница 6

Кстати, сбежать Розе было совсем несложно, ведь диссиденты низших рангов ее в упор не видели. Хотя были у секс-робыни конструктивные особенности, о которых знали отдельные, наиболее приближенные к Великому правозащитники-инквизиторы, в том числе и Тупи. Роза много видела и много знала. Понимала она что-нибудь или нет — это другой вопрос. Секс-робыням вообще много понимать как-то ни к чему, но есть ведь среди существ разумных малая толика понимающих! А люди это или роботы — в сущности все равно. Так что Роза была опасна. Короче говоря, беглую механизму следовало найти и обезвредить, то есть обесточить раз и навсегда. Бегство Розы несмываемым пятном лежало на репутации диссидентов-инквизиторов, и Тупи, будучи образцовым правозащитником, изо всех сил стремился это пятно смыть. Или хотя бы закрасить. Кроме того, как ни позорно было это сознавать, но некогда Тупи неровно дышал к Пылкой Розе и даже ревновал ее к своему начальнику, Великому диссиденту. Штуковина, позволяющая диссиденту-послушнику видеть роботов, лежала в столе, и Тупи с молчаливого согласия наставника иногда вешал металлический диск на шею и подолгу наблюдал за Розой. Наставник же, видя томление прыщавого юнца-инквизитора, в шутку ли, всерьез ли, но однажды переключил очаровательную роботессу в режим доступности и оставил наедине с пылким подчиненным.

На человеческих женщин Тупи после этого долго и смотреть не мог, припаяла к себе его Пылкая Роза серебряным припоем.

И вот до Тупи дошли слухи о том, что где-то на Околице человеческого мегасела появился криминальный элемент, который может запросто общаться с роботами, и никакие «мерцающие небеса» ему не мешают. Этого опасного маньяка следовало немедленно выявить, а его деятельность пресечь как можно скорее, предварительно выяснив, где в настоящее время обретается сбежавшая секс-робыня. Наскоро собравшись, Тупи зарядил верный обрез редкоземельной картечью, оседлал дизельную кобылку и, деловито попукивая гарью из выхлопной трубы, отправился на Околицу.

5.

В чем суть стабильности? Суть стабильности в неумножении сущностей — это известно всем. А суть творчества? Наоборот, творчество — это как раз и есть умножение сущностей за счет создания все новых и новых. Хочешь творить — твори себе на здоровье! Только не что попало, а что дозволено. Ежели ты сочиняешь, к примеру, стихи, пусть хоть какие, то это есть общественно полезное, а стало быть, ненаказуемое занятие. Ну, рисовать еще можно или ваять — тоже неплохо. Приветствуется также художественное копание канав и огородов, с одновременным сочинением ораторий и прочих музыкальных произведений. А вот техническое творчество жестко контролируется. Да и как его не контролировать, скажите? Если изобретателей распустить, то они непременно изобретут что-нибудь разумное да еще, по праву творцов, примутся его нещадно эксплуатировать, что подлежит немедленному пресечению. И с новоизобретенным разумным этим хлопот не оберешься, его ведь тоже куда-то девать надо. Впрочем, незаконный разум подлежит уничтожению вместе со своим создателем, так постановили еще в древние времена — и правильно, кстати, сделали. С законным-то разумом не знаешь, как быть, а тут еще и незаконный! В плавильню его, в самый жар!

В общем, изобретай, но не слишком.

А Розу надо изолировать и от людей, и от роботов. Это будет правильно, тем более что грех общения с роботом только укрепит праведника — какой же ты настоящий диссидент, если не познал искушения?

Так примерно рассуждал Тупи, трясясь на своей механической кобылке по направлению к Околице.

Околица была далеко не самым безопасным местом. С тех пор как города остались роботам, свои поселения люди называли деревнями, хуторами или селами. Хутором считалось место, где жило сравнительно немного людей, тысяч сто или двести; деревня, соответственно, была побольше, ну а село — в селе могло обитать несколько миллионов человеческих особей. Мегасело было только одно, и сколько там живет людей, никто не считал. При существующем уровне вычислительной техники это было попросту невозможно.

За северной Околицей начинались электрические поля, где трудились батраки и преступники, выращивая молекулярные накопители, необходимые для существования цивилизации. За южной Околицей тоже расстилались поля, только росли на них кукуруза и рапс. На востоке и западе до самой границы цивилизации тоже что-то колосилось и искрило, в самой границе существовали проходы, ведущие в другие деревни, хутора и села. Среди батраков и каторжников бытовало поверие, что некоторые проходы ведут в города роботов, где все не так, как у людей, а вот как — никто не знал, потому что те, кого ловили, никаких роботов не видели, только рассказывали о странных местах, безлюдных, утыканных металлическими строениями и смертельно опасных. Человеку там нечего было есть, кроме того, его в любую секунду могло убить нечто невидимое, ощутимое только в последний, смертный момент, убить походя, не заметив. За рассказчиками и слушателями приезжали на диковинных механических животных диссиденты-инквизиторы[8] и забирали с собой. Только ведь слухи и легенды — такая штука, что полностью выжечь их невозможно никаким каленым железом. Хоть кто-нибудь из слушателей, да останется, а там, глядишь, он уже не слушатель, а рассказчик! Всех в инквизицию перевозить — солярки не хватит. Тем более что добывать ее сложно, месторождений осталось всего ничего, и каждое — под особым контролем.

Так что на Околице обитало человеческое отребье. Те, кому посчастливилось вернуться с полей, и те, кому предстояло туда отправиться. Именно на северной Околице и жил преступный изобретатель, по чью душу отправился Тупи. Надо сказать, из всех Околиц северная была самая беспокойная, ведь именно из нее в человеческие поселения просачивались всякие запрещенные артефакты. Например, поющие и говорящие штуковины, в которые вставляется электрический накопитель, после чего из них слышны разнообразные, иногда прельстительные звуки, похожие на человеческую речь или пение. Обитатели Околицы называли их «гавкалками», иногда «матюгальниками», потому что временами устройства издавали отнюдь не прельстительные, а воистину непотребные вопли, противные даже заскорузлым душам обитателей Околицы. Или портативные калькуляторы, которые на черном рынке всегда шли нарасхват. Поскольку инквизиция считала эти устройства зародышами искусственного разума, использование их каралось каторгой, то есть ссылкой на те же поля, а сами устройства гуманно уничтожались, то есть обесточивались и сжигались в муфельных печках. Все, за исключением тех, которые забирали себе отцы-диссиденты. Контрабанда, однако, процветала, несмотря на усилия инквизиции. Но вернемся к Тупи, тем более что его тряская механическая скотинка уже доскакала до северной Околицы.