Александр Зорич - Похороны крокодила Страница 6

- Ничего, мы символически. - Саша бережно принял кроху и теперь разглядывал.

Он свинтил пробку и пригубил первым.

Текила жахнула в желудок, как сани с ледяной горы. Ариша тоже приложилась и сразу за этим жадно закурила.

Потом выпили повторой. Краем глаза Саша заметил, что охранник подсматривает за тризной из окна сторожевой будки.

«Так погребали они конеборного Гектора тело!» - громко продекламировал Саша и, запрокинув голову, высунул язык - из пустого пузырька выкатились запоздалые кактусовые капли.

- Третий тост - за прекрасных дам!

Трясущаяся от неудержимого хохота Ариша утрамбовала земляной холм и воткнула в изголовье могилы найденный у ближайшей теплицы оцинкованный водопроводный кран с заросшим чем-то вроде зубного камня вентилем.

- Вместо памятника, - прокомментировала она.

- Между прочим, Себек в Древнем Египте отвечал за наводнения.

- Причем тут?

- Кран тоже отвечает за наводнения. Особенно когда ломается. Короче, Себек радуется, младший жрец Ариша.

Дорога назад шла под уклон, и это обстоятельство сообщало их пути дополнительную, к заслуженной уже сделанным делом, пьянящую легкость.

Саша насвистывал «Марш энтузиастов», засунув руки в карманы черных штанов на теплой фланелевой подкладке.

Ариша шагала, пританцовывая. Вертелась, размахивала шапкой и хохотала - Сашиным словам, достаточно было лишь отдаленно походить на остроумное замечание, чтобы вызвать ее заразительный колокольчиковый смех.

Совершенно не хотелось расставаться. Темы не иссякали.

- …Вот ты мне скажи, Ариша, почему, по-твоему, этого крокодила так никто за полгода и не купил?

- Такой замысел Бога. Чтобы он умер и мы с тобой пошли его хоронить.

- То есть это ради нас его не купили. Что ж… Мне нравится эта версия. А еще? Неужели никто в городе не знает, как разделывать и готовить крокодила? Ведь есть же рестораны!

- В ресторанах-то умеют. Во «Взлетающем драконе» -крокодилье филе готовят, еще, кажется в «Нефритовом городе». Только там из привозного мяса, оно уже обработано горячим паром. Нам его недавно в розницу предлагали… Отказались, конечно.

- Гм… А как оно на вкус? Пробовала?

- Я? Да чур меня! Я всю эту гадость из джунглей - ну, вроде медузы, обезьяньего мозга, брюшка летучей мыши, никогда не заказываю. У меня от этого, извините, понос. Но Богдан рассказывал, крокодилий стейк напоминает несвежие бразильские куриные окорочка, те, помнишь, из середины девяностых? Размороженные запасы Пентагона…

- Ну знаешь! За такие бешеные башли получить конечность старого бразильского бройлера?!

- Ты не понимаешь, Саша. Вкусовые рецепторы клиентов, которые заказывают в ресторанах крокодилье мясо, к моменту готовности заказа обычно уже намертво сожжены алкоголем. По совести, им можно даже кошачьи консервы подавать, если с луком их прожарить и соусом полить. Я официанткой два года проработала. Что называется, в теме.

- А брюшко летучей мыши на что похоже по вкусу?

- На гузно летучей мыши. Неотличимо практически. Говорят, когда кубинские охотники разрубают тушку, они иногда промахиваются своми мачете и вместо одной части тела в пакет с надписью «На экспорт в Россию» попадает совсем другая, соседняя. Некоторые считают, это они нарочно. И что таким образом трудящиеся революционной Кубы выражают свое «фе» русским предателям Красной Идеи.

Пришел Сашин черед улыбаться.

Они вошли в Печники. Окно с футбольными болельщиками погасло, были темны й остальные. Лишь подъезды сияли столбиками уютного желтого света. Дверь одного была приоткрыта, на свежем снегу виднелась цепочка свежих кошачьих следов - гуляка отправился в сторону помойки, где под сенью зеленых контейнеров толковала тусовка.

- А давай зайдем На минуту? - кивая в сторону подъезда предложила Ариша. - Ноги замерзли!

- С удовольствием. Я и сам…

Они проникли в подъезд и поднялись на два лестничных пролета.

Остановились между первым и вторым этажами. Разом прильнули, уперев руки в подоконник, к разрисованному инеем окну - там в свете фонарей виднелась широкая, с сугробами по обочинам, дорога к «Заре». И этот немудрящий факт-вот мы были там, где метелица, а теперь видим это «там» из теплого «отсюда», почему-то казался чудесным, необычайным.

Раскаленная батарея приятно обжигала ноги своими чугунными ребрами имени первых пятилеток. И Саша хотел отпустить по этому поводу замечание, но будто кто-то невидимый зажал ему рот и замечание умерло, не родившись.

А потом та же неведомая сила развернула их лицом друг к другу.

Вскрикнула железная молния - это Саша рывком расстегнул куртку. С едва слышным фуканьем толстые пуговицы Аришиного пальто высвободились из кожаных петель.

Глаза Ариши пылали. Встречь им пылали Сашины глаза.

Вот руки Ариши протиснулись под Сашин махровый шарф. И она медленно обвила его шею руками.

Саша подался к ней, жадно вдыхая йодистый, мятный запах модных духов.

Оба уже знали, что сейчас будет. Но им не было страшно.

Поцелуй удивительно невинен (если только он не метафора, как в некоторых пошленьких советских фильмах про испанскую старину: «Один только поцелуй, прекрасная дона Анна!» - кричит брюнетистый ловелас, придерживая за локоть даму с черными усиками над губой). А ничего по-настоящему невинного люди не боятся.

Сашины сухие губы показались Арише нежными, как губы лошади. И очень по-хорошему настойчивыми.

Пухлые губы Ариши Саша ощутил как тропический цветок, или может теплый живой фрукт, сок которого исцеляет от всего сразу и дарует желанное, как смерть в девяносто девять лет, забвение.

Они целовались так вдумчиво и деловито, будто с самого утра, или даже месяцы сряду, их сжигала такого именно рода жажда. Как будто пили, не могли насытиться и хотели напиться надолго, впрок.

Их руки медленно, но осмысленно блуждали и, казалось, каждое движение рождает величавое воздушное эхо, какое бывает в церкви. Они не закрывали глаз, бессовестно и в то же время безгрешно рассматривая друг друга - каждая пора кожи, каждая морщинка, каждый волосок выросшей немного мимо брови, должны быть узнаны, сейчас же запечатлены. Даже Сашина щетина очаровывала Аришу, отродясь не любившую бородачей: такова бессмысленная логика экстаза.

Влюбленные, а уж тем более любящие, целуются совсем не так.

В каждом их движении сквозят воспоминания, ожидания, страхи и каждый поцелуй - он как баржа, перегруженная прискорбной ерундой - тем, что о любви писали в книгах, замечаниями, оброненными о нем (о ней?) мамой, тем, как все это выглядит с точки зрения морали и другим социальным мусором. И чем сильнее любовь, тем жирнее жаба, какой предстает акт любовного сближения, где все имеет значение и потом найдет свое место в истории, ведь почти всякая настоящая любовь - это, считай, длинный исторический роман классического извода, тома этак на три, где напервях герой дурачок, затем - сержант Ее величества, а там, глядишь, и сума с тюрьмой, война и плен, вот забрезжило возвращение домой, реванш и женитьба, а там пошли дети, о судьбе которых в эпилоге или трех томах продолжения….