Честер Андерсон - Десять лет до страшного суда Страница 6

На эти доводы ответил Ансгар, журналист:

— Боже мой, Пин, — начал он. — Мне кажется, что ты вовсе не изучал эту цивилизацию. Чем ты занимался во время перелета, когда мы были в гипнокамерах? — Смит не ответил. — Смотри, — продолжал Соренштайн, — этот местный приятель Джона убил двух вельмож и позволил третьему уйти невредимым.

Выдержав небольшую паузу, он продолжил свои рассуждения:

— Согласно теологии лиффан, вся знать делегирована на планету Матерью, чтобы быть Отцами в той или иной степени. Для любого жителя, кроме тех, кто выше по рангу, обидеть кого-то из них означает великий грех, и наказанием служит казнь — что-то такое, что они называют «Проклятьем Матери». Убить вельможу — значит совершить святотатство, и у них для таких случаев даже придумана специальная казнь. Они называют ее «Долгой Смертью», поскольку казнь длится целый месяц. И вот этот парень убивает не одного, а сразу двоих из них, причем высокопоставленных вельмож, борода которых достигает их священных пуговиц на пузе. И Джон при этом был еще одним свидетелем.

— Это правильно, — вставил свое слово Джеллфт. — Убийство вельможи является святотатством. — Его голос звучал так, как если бы он наполовину верил в это. — Саарлип скорее удавится и избавится этим от дальнейших неприятностей, чем откажется от дружбы с лейтенантом Харленом.

Как подтверждение этому, Объятья Матери (дивизион Гвардейцев) в полном составе, а это — двести хорошо вооруженных лиффан, как раз в это самое время маршировал по улицам города. Тчорнио Гар-Сполниен Хиирлт, Первый Сын и Наследник Сполна Гар-Тчорниена Хиирлта, Великого Князя Лиффа, потомственного патрона Гильдии Текстильщиков, не говоря уже о еще нескольких не менее впечатляющих титулах, шагал впереди колонны. За ним следовал глашатай из Гильдии Глашатаев. Вместе с дивизионом по городу двигался длинный узкий овал тишины, и в этот овал на углу каждой улицы глашатай объявлял:

«Все лиффане должны слушать это с вниманием! Все лиффане должны слушать это со вниманием! Сокровенным Именем Матери! Объявляется ненависть Матери в отношении двух неизвестных низменного происхождения, которые прошлой ночью смертельно ранили и предательски убили трусливыми методами благородных сынов двух наиболее благородных семей.

Налагается епитимья на срок в шесть дней.

Да не будут проданы в эти дни в пределах города Лиффдарга ни мясо, ни вино, ни пиво. Да не будет звучать музыка, и да не будет смеха. За нарушение — Ласковое Наказание Матери.

Да вознесет каждый житель Лиффдарга скорбные молитвы в Храме каждый день с восходом и заходом Материнского Глаза. За нарушение — Ласковое Наказание Матери.

Да будут закрыты городские ворота все эти шесть дней. Да не войдет никто в город и не выйдет из него до тех пор, пока епитимья не будет завершена. За нарушение — Ласковое Наказание Матери.

Все лиффане должны слушать это с вниманием! Сокровенным именем Матери! Проклятье Матери да падет тяжкою карою на головы богохульных убийц, и да свершится над ними Долгая Смерть, и да не будет для них нигде прибежища.

Слушайте это с вниманием! Сокровенным именем Матери! Кто бы ни доставил этих людей, одного или обоих, в Объятья Матери, будет возведен во дворянство и станет богатым, а того, кто укроет их от Объятий Матери, разделит вместе с ними их участь. Объявление сделано. Сокровенным Именем Матери!»

После каждого объявления дивизион и окружавший его овал следовали дальше. И все это время Тчорнио, которого в дворянских кругах уже успели прозвать «Выживший», подозрительно всматривался в толпы лиффан, чтобы победно выкрикнуть и указать пальцем в тот самый момент, как только ему удастся опознать хотя бы одного из двух своих вчерашних врагов.

— Тогда хорошо, — заключил Смит, — будем считать, что этот карманник — наш первый завербованный. Но вот в чем вопрос: есть ли необходимость посвящать его во все детали нашей операции?

Несмотря на решительный протест Смита, было решено, что Хард будет посвящаться абсолютно во все дела подразделения «Л-2», причем настолько регулярно, насколько он сможет воспринять и переварить очередную порцию информации.

— Он для нас не просто местный гид, — убеждал своих друзей Харлен. — Мы должны призвать его во Флот, включить его в систему подчинения и сделать полноправным партнером во всей операции. В противном случае нам не удастся использовать его знания и опыт с максимальной отдачей. Он будет все время говорить нам только то, что, по его мнению, мы хотим от него слышать, если не будет четко представлять себе конечную цель нашей операции. О Господи, мне только что пришла в голову интересная мысль!

Соренштайн понимающе улыбнулся, а остальные разом воскликнули: «Какая?»

Вместо Джона ответил журналист:

— Хард будет, пожалуй, единственным человеком на Лиффе, призванным на военную службу!

А в это самое время будущий единственный призывник устроил на кухне доктора настоящую гастрономическую оргию. Харду ни разу не приходилось видеть такой пищи с тех пор, как умер его барон, и, поскольку он с полным правом считал, что скоро встретится с бароном, его вовсе не устраивало просто сидеть и смотреть на ряды полок, забитые роскошными продуктами. К тому времени, когда Джон пришел, чтобы позвать его в кабинет, Хард успел съесть столько, сколько хватило бы прокормить целую крестьянскую семью в течение недели. Лиффанский поэт раздулся, размяк, находился в сладостной полусонной эйфории и был готов принять любую кару, какую только решит низвергнуть на его грешную голову Мать.

— Хард, сынок, — сказал Джон. — Нам нужно кое о чем поговорить с тобой.

Хард счастливо икнул, вскочил на ноги и поплелся вслед за своим другом с Терры.

Безумцы, как называл их про себя Хард, занимали кресла, сгруппированные полукругом, фокус которого был направлен в сторону высокого деревянного стула. Кресла находились в темноте, а стул, наоборот, был ярко освещен. Вид стула навел Харда на неприятные воспоминания в исповедальном зале Храма. Его один раз допрашивали, еще в те времена, когда он был законопослушным и респектабельным поэтом, и после этого ему никогда не удавалось забыть эти впечатления, хотя священники и были достаточно осторожны, чтобы не оставить никаких следов на его теле, а впоследствии даже принесли ему свои извинения. Это было куда хуже, чем Ласковое Наказание Матери, которое представляло собой самое заурядное бичевание.

— Пожалуйста, садитесь на стул, Хард, — произнес голос в темноте. Этот голос принадлежал не Джону, а кому-то другому, Мать его знает кому. Неуклюже управляясь со своим разбухшим от обжорства телом, Хард сел.