Виктор Сапарин - На восьмом километре Страница 6

С каждым шагом ход углублялся.

- Тут ложбина, - пояснил Дубровский. - Скаты играют роль звукоулавливателя. Я поставил лавиноскоп в самом глубоком месте.

Горышев не лежал, а сидел под трехметровым пластом снега. Он зашевелился сразу же, едва получил возможность двигаться. Рядом в раскопанном снегу торчала головка лавиноскопа, шестигранная, похожая на большую гайку.

- Кислород? - спросил Гордон.

- На красной черте.

Гордон и Кашкин подхватили Горышева под руки. Невысокого роста, смуглый, с выражением нетерпения на лице, он двигал руками и ногами, словно хотел согреться. Они побежали к станции. Дубровский еле поспевал с лопатами и снегометом на плече.

Вдруг Горышев остановился.

- Зубы, - сказал он.

- Что с зубами? - спросил Гордон.

- Ноют.

Дубровский поморщился.

- Опять начинается... Еще не отдышался, а уже...

- Смотрите! - воскликнул Кашкин.

С дальнего склона покатилась белая струйка.

Дубровский бросил в снег лопаты и "плуг" и побежал к лавиноскопу.

Придя на станцию, Гордон и Кашкин помогли Горышеву снять скафандр и усадили его за стол.

Вскоре появился Дубровский.

- Зафиксировал, - объявил он с порога. У Дубровского был довольный вид.

- Еды, - попросил Горышев. - Я так проголодался, пока возился под снегом.

- А я не двигался, - сказал Дубровский, расстегивая скафандр. - Даже спал.

- Выдержка, - удивился Кашкин.

- Экономия кислорода, - объяснил Дубровский.

Разогреть обед было делом минуты.

- Я вижу, спячка благотворно сказывается на аппетите, - заметил Горышев, глядя, как Дубровский отправляет в рот кусок за куском. - Теперь я понимаю, почему медведи весной голодные.

- При чем здесь медведи? - Дубровский пожал квадратными плечами. Медведь спит всю зиму. И существует за счет накопленных запасов жира.

- Да, я забыл вам представить своего напарника, - сказал трагическим тоном Горышев. - Должен предупредить: этот юноша не понимает юмора.

- Не люблю глупых шуток, - подтвердил Дубровский.

- Например, про зубы.

- С зубами я был не прав, - серьезно сказал Дубровский. - Охотно приношу извинения. Последний случай очень убедительный.

- Ну вот! - жалобно воскликнул Горышев. - А с зубами я как раз пошутил.

- У него не отличишь, - с огорчением произнес Дубровский, - когда он говорит серьезно, а когда паясничает.

- В первый раз зубы у меня действительно болели, - пояснил Горышев. Но это оттого, что я пил ледяную воду. Про лавину я сболтнул просто так. А она вдруг возьми и свались.

Гордон решил прервать перепалку.

- Как вы очутились у лавиноскопа? - спросил он.

- Глупость, - усмехнулся Горышев. - У меня заныли зубы. Честное слово! - предупредил он реплику Дубровского. - И я подумал... Ну, понимаете, Дубровский со своим серьезным отношением ко всему на свете может хоть кого сбить с толку. В общем я... мне пришло в голову... Вдруг и правда зубы имеют отношение к лавинам? Смешная мысль, конечно. Я отлично понимаю. Ну, я пошел к лавиноскопу поглядеть, что он показывает. Тут лавина меня и накрыла.

- Ну хорошо, а "снежный человек"? - спросил Гордон, откидываясь в кресле.

Они покончили с обедом. На столе стояла ваза с фруктами.

- Попробуйте каждый день общаться с человеком, у которого нет чувства юмора, - горячо заговорил Горышев. - Я в шутку сказал, что в снегу расцвела земляника. Он поверил. Я сострил про ноющие зубы, он стал писать диссертацию. Тогда с досады я выдумал историю со "снежным человеком".

Он взял яблоко и принялся грызть его.

Дубровский встал из-за стола и, не проронив ни слова, взялся за дело, от которого оторвался три часа назад. Он поднял с пола отвертку и, придвинув кресло к панели, принялся искать повреждение в блоке наружного канала.

Гордон изучающе глядел на Горышева.

- Жаль, - сказал он после паузы, - что вам не придется работать на Луне.

Подвижное лицо того выразило удивление.

- Почему?

- А вы смогли бы вдвоем с Дубровским дежурить год?

- Нет, - вырвалось у Горышева. - И я заявляю самоотвод, - сказал он более спокойно. - Ведь пары можно подбирать в разных комбинациях, разъяснил он. - И есть станции, где дежурят по шесть человек.

- И на каждое место - три кандидата! - воскликнул Кашкин. - Кажется, я начинаю понимать, для чего нас сюда присылают!

Горышев улыбнулся.

- Если вы имеете в виду совместимость характеров, - протянул он, то... в конце концов чувство юмора...

Гордон резко остановил его.

- Я тоже не лишен чувства юмора, - заявил он. - Но с вами я не стал бы дежурить.

Кашкин после небольшого раздумья присоединился.

- Я, пожалуй, тоже. Хотя характер у меня легкий. Даже с налетом легкомыслия.

Горышев испытующе поглядел на друзей.

- Три человека - три несовместимости, - подытожил Гордон.

- Достаточно, чтобы вылететь из кандидатов, - резюмировал Кашкин.

- Вы шутите? - воскликнул Горышев.

Он вдруг повеселел.

- Люблю парней с юмором.

Гордон сказал Кашкину, как если бы Горышева не было:

- Тебе не кажется, что его следует оставить на Земле из чисто научных соображений? Ведь это же просто феномен. Я не так уж сильно разбираюсь в лавинах, ультразвуках и симпатической нервной системе, но что все эти совпадения не случайны, совершенно очевидно.

- Еще бы! - немедленно откликнулся Кашкин. - Три попадания из трех возможных! Какой прибор даст на первых порах такую стопроцентную точность! Приклеить миниатюрные датчики - и, пожалуйста, готовый лавиноскоп. Что там Дубровский с его опытами!

- Готово, - сказал Дубровский, захлопывая дверцу панели. - Так какой опыт собирается поставить на себе Горышев?

- Чудо! - воскликнул Горышев. - Свершилось! Вы свидетели. Дубровский произнес первую остроту. За месяц. А может быть, первую в жизни. Занесем в протокол.

- Почему острота? - удивился Дубровский. - Я говорю серьезно.

- О боги! Есть отчего заныть зубам, - простонал Горышев. С видом мученика он замотал головой.

- Что, следует ждать лавины? - осведомился Кашкин.

И тут же послышался свист. Затем донесся шум, как от далекого поезда, и звук удара.

- Наружный канал действует, - удовлетворенно сказал Дубровский. Лавиноскоп сработал.

- Горышев тоже, - в тон ему заметил Кашкин.

- Горышев среагировал раньше, - уточнил Гордон. - Так и занесем в протокол.

Что-то в тоне Гордона насторожило Горышева. Тот был слишком серьезен.

- Вы этого не сделаете?

Горышев с тревогой и надеждой смотрел на Кашкина и Гордона.

- Почему же? - сухо сказал Гордон. - Мы обязаны эти сделать. Наука не может проходить мимо таких фактов.

- В конце концов, это не по-товарищески, - лицо Горышева искривилось.

- А вы можете судить, что такое по-товарищески, а что нет? - сказал Гордон. - Вы даже не заметили, что сейчас происходит товарищеский суд. Ваши товарищи, ваши коллеги выносят свое суждение о вас. Двое уже проголосовали "против".