Леонид Панасенко - Место для журавля Страница 6

- Ну разве ты не понимаешь, - пробормотал муж, наклоняясь и горячо дыша ей в лицо. - Дарьюшка! Сегодня счастливый день, и я люблю весь мир, а в нем больше всех - тебя. Это так логично. Мои студенты говорят: "Это и ежу понятно"...

- Ты как-то очень прозорливо написал о несоответствии уровней развития разных цивилизаций, - осторожно заметила Дар.

Алешин стал целовать ее щеки, шею, ложбинку, которая уходила к холмикам груди.

- Это не страшно, мой найденыш, - прошептал он. По его лицу бродила улыбка, которую Дар не поняла бы, проживи она на Земле еще тысячу лет. То ли униженная, то ли глумливая, то ли и вовсе сатанинская. - Несовпадения преодолеваются. Да, да, все несоответствия и несовпадения преодолеваются... терпением и жертвенностью.

Алешин засмеялся, с хитрецой захмелевшего человека погрозил Дар пальцем.

- На то вы и старшие... А мы что? Мы - дети. Вот и нянчитесь с нами. Нас такой расклад вполне устраивает.

Он будил Дар поцелуями, шептал ей бессвязные и в общем-то глупые слова, в которые вдруг, как и тогда, осенью, вплелись просящие интонации: "ты только будь со мной", "только не исчезай, фея моя", будто Алешин в глубине души всегда верил в звездное происхождение жены, но притворялся, а сегодня его ужаснула мысль о случайности и непрочности его счастья, заставила бормотать повинные слова и неистово искать близости, будто в ней, и только в ней - в кратком слиянии, восторге тел - была гарантия их отношений, обещание, что все останется, как и прежде.

Успокоенный, почти засыпающий Алешин, после полуночи уткнулся головой под мышку Дар, попросил:

- Расскажи, как там, на звездах.

И вновь на его губах сложилась во тьме непонятная улыбка.

Монография разрасталась.

Алешин днями не выходил из дому, заполняя страницы стремительным четким почерком. Раз зашел Овчаренко: без традиционного подарка, зато с полным дипломатом литературы и каких-то расчетов, которые затребовал шеф.

- Вот эту главку я прочту им в Болгарии, - многозначительно сказал Геннадий Матвеевич аспиранту и, повертев перед его носом бумажной трубкой, с хитрой улыбкой спрятал ее за спину. Слово "им" в устах профессора прозвучало даже грозно, словно речь шла не о выступлении на международном симпозиуме, а о решающей битве умов, в которой он непременно хотел победить.

В эти дни Алешин как бы забыл о существовании Дар. Механически съедал обеды, как должное воспринял умение жены печатать на машинке и тут же засадил ее за работу.

- Я ради тебя научилась, - похвасталась Дар, когда принесла мужу первую кипу перепечатанных страниц. - Всего за полдня научилась.

Алешин рассеянно улыбнулся.

- Раз ты фея, то должна и все уметь, - сказал он, целуя Дар в шею. Скажи спасибо, что я даю расчеты знакомому программисту и не использую тебя вместо компьютера. Ведь ты смогла бы?

- Конечно, - радостно ответила Дар. - И гораздо быстрее ваших ЭВМ.

Алешин изменился в лице.

- Не надо, - попросил он. - Пусть сказки остаются для спальни, Дарьюшка. Жизнь и твои фантазии несовместимы. Ты чересчур хорошая хозяйка для феи.

Дар пожала плечами, отстранилась.

- Это так просто, - печально промолвила она. - Другое сложно. Мне кажется, ты не понимаешь меня. Не веришь мне.

- Ну что ты, - Алешин направился к своему кабинету. - Я понимаю твою любовь. Я без тебя жить не могу. Разве этого мало?

- Разве этого мало? - будто эхо повторила Дар.

"Если бы я знала, - подумала она с непонятной тоской. - Я искала любовь и нашла ее. Странную, непохожую на рассудочно-возвышенное объединение духовных субстанций у нас. Я вернулась в непрочный мир, в котором мало гармонии и много страстей. Мне он нравится. Может, потому, что в родном мире у меня не было прочных привязанностей. Но и здесь все так зыбко. И тоже непрочно. Геннадий, конечно, любит меня, но больше тело, чем душу. У нас одна крайность, у них - другая. А где же золотая середина? И есть ли она вообще под звездами?"

Дар тихо заплакала (ей понравилась эта особенность человеческого организма - слезы как будто смывали горестные мысли) и пошла в гостиную допечатывать главу.

"Непостижимо! - мучилось ее сердце. - И Посланец, и теперь вот Геннадий говорили о жертвенности. Почему у них, на Земле, любить - значит жертвовать? Должно все быть наоборот. Я всегда полагала, что это чувство сродни вдохновению: обогащает светом и радостью. Но даже если и так... Почему Геннадия бесит, когда я обнаруживаю, что живу для него. Он же хочет этого и в то же время хмурится, когда я говорю: "если ты хочешь", "если так нужно". Что это? Проявление совести или обычное лицемерие?"

Это было во вторник.

А в пятницу, когда Алешин уехал в институт, в дверь робко позвонили. Дар, не заглядывая в глазок, открыла. На площадке стояла незнакомая женщина в черной косынке.

- Извините, - сказала она, - я со второго подъезда. Вы знаете, вчера Паша умер, дворник наш. Павел Потапович, - поправилась она.

Дар не знала дворника, но на всякий случай кивнула.

- Я соседка их, - объяснила женщина. - Решили собрать, кто что может. На похороны. Паша выпивал, а теперь вот трое сирот оставил. Старшая только в седьмой класс пошла.

- Нужны деньги? - спросила Дар, с трудом вникая в логическую связь, которая соединяла смерть выпивохи-дворника, эту женщину с энергичным лицом и ее, жену профессора Алешина.

- Кто сколько может, - подтвердила гостья.

- Обождите минутку.

Дар зашла в кабинет, открыла шкатулку, в которой хранились деньги. "Сколько же дать? - подумала растерянно она. Вспомнила о детях. - Трое это много..."

Она вынесла три четвертных, подала женщине через порог. Та механически взяла, затем, рассмотрев купюры, удивилась, даже испугалась.

- Что вы - такие деньги! Ну, рубль там или три. Не надо, что вы!

- Берите, берите, - сказала Дар. - Это сиротам.

Вечером, за ужином, она рассказала о несчастье Геннадию. Тот слушал невнимательно, допивал чай.

- Знаю я этого алкоголика, - жестко заметил о покойном.

Дар сказала о соседке, которая собирала на похороны, о детях. Алешин кивнул головой: надо, мол. Дар вскользь назвала сумму и беззаботно сообщила, что она сегодня открыла для себя музыку Грига - передавали по радио.

- "Даже заплакала, - похвалилась она. - Я уже научилась плакать, представляешь?!

Алешин поперхнулся чаем, поднял на нее бессмысленные глаза.

- Сколько? - переспросил он. - Сколько ты ей дала?

- Семьдесят пять, - ответила Дар. - А что? У нас же есть еще.

Алешин отставил недопитый чай, криво улыбнулся.

- Глупо, конечно, ссориться из-за денег. - Он помолчал. - Но в нашем громадном городе тысячи алкоголиков и каждый день кто-нибудь умирает. Каждый час. А может, и чаще. Я не могу содержать всех сирот. Не понимать этого не может даже... инопланетянин, из какого бы института он ни был. Прости, Дар, но ты просто ненормальная. И болезнь прогрессирует...