Александр Абрамов - Огневки Страница 6

С огнетушителями в руках, нацеленными как автоматы, стояли мы молча, неподвижно, стараясь ничем не выдать своего присутствия. Но огневки обладали каким-то локатором: не прошло и минуты, как "ковры" и "коврики" начали набухать. Вероятно, то же самое, только в миниатюре, видел и Кросби, наблюдая за своими "листиками-трубочками" в пластмассовой камере. Только он не предвидел последствий, а мы их знали и потому не мешкали.

Пенные струи с двух противоположных краев одновременно ударили по ложбине. Я успел заметить, что Панкин в последний момент все же сменил свой огнетушитель на "Зоркий". Но и без его помощи сражение было выиграно. За какие-нибудь полторы-две минуты в ложбине будто выпал снег. В хлопьях его сразу же угасли шары, они так и не выбрались из-под густого слоя губительной пены. Но огневки боролись. То одна, то другая, стряхнув брызги пены, разворачивалась, докрасна накаленная, но в тот же миг в нее ударяла смертоносная струя, лист съеживался, мельчал, таял, смешиваясь с белыми пенными хлопьями. Некоторым удалось подняться метра на два, но тут их настигали щелочь и кислота. Я уже давно взял огнетушитель Панкина. Забыв обо всем, он даже спустился со своей камерой в ложбину и чуть не погиб, подвернувшись под огненное крыло огневки. Мой огнетушитель срезал это крыло, как нож. Оно съежилось и погасло. А Панкин словно и не заметил ничего, пока чья-то пенная струя не ударила ему прямо в лицо. Отплевываясь и ругаясь, он выбрался из ложбины, чтобы сменить кассету.

Не более десяти минут продолжался бой. Сейчас рассказ об этом может показаться даже забавным - подумаешь, как пожар потушили десятком огнетушителей. Но тогда нам было не до смеху. "Не на волка идем", охарактеризовал предстоявший бой Прохоров, сразу понявший, какую угрозу несли эти твари, способные восстанавливать свою структуру даже после взрыва гранаты. И кто знает, нашла бы наша наука так быстро столь простое и надежное оружие, какое подсказал случай английскому школьнику Родди.

Когда пена улеглась и перестала пузыриться, покрыв погребенные в ней останки нерожденных Землею созданий, Прохоров подошел ко мне. Его глаза горели уже не закипающим бешенством, а благостным торжеством победы.

– Ну как? Кажись, справились. Прочешем еще раз островок - и домой.

Мы уничтожили еще десяток синих и желтых "авосек", притаившихся в мелком ельнике, несколько зеленых шаров, дремавших на отмели, и одну огневку, вероятно как-то уцелевшую в хлопьях губительной пены. Маленький коврик был покрыт большим, двухметровым. Переждав немного, он потом выполз на торфяной откос, отделавшись двумя-тремя выщербленными пеной кусками. Но все учитывающий Прохоров вернулся и добил огневку.

Обратный путь прошли молча и почему-то вдвое скорее, может быть потому, что ничто не настораживало, не тревожило, не отвлекало внимания. Сложили огнетушители во дворе у Прохорова и разошлись по домам, будто ничего особенного и не случилось, так, удачная охота, не больше.

Только Прохоров, прощаясь, предупредил:

– Завтра ученые прибудут. Никому далеко не уходить.

Панкин тяжело вздохнул, но ничего не сказал. И только у Прохорова, согреваясь чаем с медовым настоем, проговорил, опустив глаза:

– А меня, наверное, с работы снимут.

– За что?

– За самовольство. Огнетушители дал.

– Ты же не давал. Мы сами взяли.

– А думаешь, вам сойдет? Соображаешь, что потеряла наука? Уничтожить единственный очаг внеземной жизни. Судом, по-моему, пахнет. И не районным.

Я даже растерялся, не зная, что ответить завхозу. Меня опередил Прохоров. Его черные глаза буравили Панкина со знакомым мне бешенством.

– Ты вот что скажи. Эта твоя неземная жизнь людям враждебна? Враждебна? Признаешь? А за сколько дней, по-твоему, она опериться может?

Панкин, как школьник, считая загибал пальцы.

– С падения контейнера, думаю, дней двенадцать прошло.

– А через пяток они уже вылетывают. И нападают. Сколько людей в больнице? И еще хорошо отделались. Скажешь, огневки, мол, жгли, а не "арбузы". А ты ел этот "арбуз"? Может, он сам съел бы тебя, сойдись с ним один на один. Неземная жизнь! Да кто знает, зачем ее к нам забросили. И с какой быстротой она плод дает. И можно ли ее приручить или огородить, как в зоопарке. И твои ученые на это не ответят. Поглядят на твои картинки и будут гадать. Хошь верь, хошь не верь, так все и выйдет.

Никого из нас, понятно, не судили. Панкина с работы не сняли и даже вынесли ему благодарность за находчивость. Как-никак он дал науке ценнейший материал для изучения спор внеземной жизни. Фотоснимки Панкина, размноженные в миллионах экземпляров, появились в печати и на телеэкранах всех континентов, изучались и обсуждались на симпозиумах и конгрессах. И все же мировая наука так и не смогла дать ответа на вопросы, бесхитростно сформулированные Прохоровым.

Пожалуй, единственно бесспорным документом оказалась выпущенная одновременно в СССР и Англии (не без моего участия) красочно иллюстрированная "История хейлшемского и усть-хотимского метеоритов", из которой я и заимствую все здесь рассказанное, опуская многочисленные, порой смелые, но едва ли достаточно обоснованные научно гипотезы.