Андрэ Олдмен - Змеиный камень Страница 6

Когда стемнело, юнец отвел собак в придорожные кусты, снял с них шипастую броню и приказал лежать. Вскоре на тракте раздался скрип тележных осей и заунывное пение погонщика: пара волов тянула тяжелую повозку с колесами в рост человека.

Черные тени беззвучно метнулись из кустов, раздался негромкий треск, и повозка встала. Погонщик заругался и принялся стегать волов кнутом, но животные только перебирали ногами, не в силах сдвинуться с места. Они фыркали и тревожно мотали головами, чуя собак, которых так и не увидел возница.

Юноша только посмеивался. Дав Конану убедиться, что его псы крепко держат телегу за заднюю ось, он свистнул, и повозка вновь покатила по дороге. Ее владелиц так никогда и не узнал о причине таинственной остановки, приписав все проделкам мелкой нечисти.

- Если бы он увидел, кто держал его телегу, тут же окочурился бы со страху, - заключил варвар. - Эти бестии будут пострашнее иных демонов.

- И ты их купил, - сказал Чилли.

- А ты бы что сделал на моем месте?

- Держался бы подальше.

- Ну да, слышал: следует избегать переправ и не забираться в горы. А по мне так лучше свернуть шею в скалах, чем подавиться сливовой косточкой. Я купил собак и коня.

- И куда же они делись?

- В задницу Нергала они делись! Говорю, меня надули. Этот прохвост с усиками хоть и говорил, что приезжий, а я так думаю - вся его родня из Эр-Шуххры. Выложив деньги, я предложил обмыть сделку. Юнец сказал, что вина не пьет, но компанию поддержит. Мы отправились в духан при гостинице, где я и оставил последние монеты. Многие уже прознали о покупке и старались вовсю, расхваливая мою мудрость и отвагу. Какой-то ублюдок договорился даже до того, что с моими бронированными друзьями можно смело идти в Не едию завоевывать трон Бельверуса. У меня же были другие планы: я собирался отправиться в Аграпур и заработать на собачьих боях побольше денег. Зря собирался.

Змееныш сидел напротив и чокался со мной чашкой, в которую не наливал ничего крепче щербета. Мяса он тоже почти не ел, предпочитая фрукты. Впрочем, видел я его недолго: он вскоре откланялся и уехал со своими слугами. А меня потянуло в сон, и я отправился наверх, в свою комнату.

- Думаю, сон твой был крепок, - негромко молвил Чилли.

- Нетрудно догадаться, - сказал варвар, - ублюдок подсыпал мне в кубок какой-то дряни. Но он слегка просчитался: ночью, заслышав внизу шум, я сумел подняться и выйти во двор. Правда, поздно: стена сарая была разломана, рядом валялся слуга с окровавленной головой, конь и собаки исчезли. Перепуганный хозяин гостиницы рассказывал, что, пойдя на двор помочиться, услышал негромкий свист, а потом страшный треск рушившейся стены. Когда же из пролома метнулись шипастые тени, а за ними - огромный конь, он пр сто лишился от страха чувств. Его слуга оказался храбрее: бросился ловить лошадь и поплатился за это жизнью. Я хотел было пуститься в погоню, но не мог даже сесть в седло: проклятая отрава все же подействовала.

Конан умолк и снова потянулся за кубком. Ши сидел с открытым ртом, нервно икая. Было слышно, как Ахбес ругается с кем-то в лавке.

- Да, - сказал наконец Шейх Чилли, - не зря говорят: тигра ловят капканом, рыбу - сетью, а золото - кончиком языка...

- Это ты о чем? - насторожился варвар.

- Просто поговорка. И не совсем верная: к языку надобно кое-что еще. Об имени ловкого юноши я не спрашиваю, оно, конечно, выдуманное.

- Да я его и не спрашивал, - буркнул киммериец, - он показал товар, я отдал деньги... Три тысячи подземных демонов! Змееныш дорого заплат за обман, когда я его найду!

- Надеешься найти? - вкрадчиво спросил хозяин дома.

- Достану с Серых Равнин! Я кое о чем порасспросил Ахбара. Кривой клялся Белом, что юнец дал ему десять золотых за то, чтобы найти покупателя, но больше он ничего не знает. Думаю, врал. Улизнул от меня ублюдок, а то, глядишь, порассказал бы еще чего. Абулетес, у которого повсюду глаза и уши, тоже не слышал ни о псах в рыцарских доспехах, ни о конях, которые прошибают копытом стену. Правда, он сказал, что в округе померли недавно два небедных отца семейств: судья Раббас в шадизарском предместье, но

него никогда не было боевых собак, и еще какой-то землевладелец Аддемекар, но у того осталась только дочь...

- Думаю, ты не там ищешь, - перебил Чилли варвара. - Твой юноша наверняка не здешний и сейчас уже далеко вместе со своими животными и твоим золотом.

- Значит, я зря к тебе пришел, - сказал Конан. - Наслушался сплетен, что ты многим помог восстановить справедливость.

- Смотри на это дело как настоящий мудрец, - сказал Чилли, - боги послали тебе богатство, боги его и взяли. Стоит ли расстраиваться? Да и мало ли золота плавает вокруг - только протяни руку...

- Не темни, - сказал варвар, - выкладывай, что на этот раз задумал. Если боги захотят, они сведут меня с обидчиком, тогда я отомщу. А пока у меня есть время.

- Ты не мог решить лучше, - усмехнулся Чилли, - дело же, которое я предлагаю, касется упомянутого тобой покойного Раббаса. Есть у меня клиент, которому судья кое-что задолжал. Справедливостьи ради я обещал вернуть долг за четверть всей суммы. Сделаем вот что...

И автор "Книги песчинок" изложил Конану и Ловкачу Ши свой план.

Когда он кончил говорить, Ши сказал, что не любит кладбища.

Киммериец заметил, что на кладбища ему плевать, но хотелось бы знать, велика ли будет его доля.

Шейх Чилли заверил, что доля будет достаточно велика.

- Но для твоей затеи нужны четыре человека, - сказал Конан, - а нас только трое.

- Четвертым будет Ахбес, - сказал Шейх Чилли, - он все равно подслушивает под дверью. 4. Козлиный судья

Дом судьи Раббаса был лучшим в северном шадизарском предместье. Два его этажа, построенные из белого камня, были украшены затейливой лепниной, кое где отвалившейся, но все еще роскошной. Над входом висела жестяная вывеска с изображением весов, кривого меча и свитка, долженствующих олицетворять справедливость, кару и закон. Четыре стрельчатых окна выходили во двор, и под каждым стояло по гипсовой вазе. Посреди двора с пыльными кустами акаций печально журчал небольшой фонтан, что говорило о состоятель ости владельца: чистая вода в Заморе стоила немалых денег.

Дом судьи был погружен в траур. Гирлянды черных бумажных цветов колыхались на фасаде, тяжелые шторы закрывали окна, а во дворе нанятые родственниками покойного плакальщицы добросовестно вырывали клочки волос из ритуальных париков и мазали лица кармином, изображавшим кровь. Горестные вопли неслись к вечереющему небу, распугивая ворон и галок.

Народ тянулся к парадному входу, спеша выразить соболезнования и в последний раз взглянуть на мертвое лицо, еще вчера наводившее трепет, ибо судья Раббас славился на всю округу своей неумолимостью к тяжущимся, извлекая для себя одинаковую выгоду как из стороны виновной, так и правой. "Ответчик платит за то, что не прав, а истец платит за то, что не прав ответчик" - такова была любимая поговорка почтенного законника.