Владимир Рыбин - Город эстетов [новая версия] Страница 6

У него было тошно на душе в эту минуту. Не потому, что так уж было жаль, несомненно, обреченный Город эстетов. Ему вдруг подумалось: вирус робопаразитизма привезен с Земли, значит, он там гнездится в людях? Трудно было поверить в то, что человечество не справится с болезнью, но теперь он знал о ней и не мог успокоиться. Вот какую весть пошлет он на Землю в очередном сеансе связи. Если, конечно, удастся наладить связь без роботов. И это будет его «произведением» его «шедевром» созданным здесь.

В этот день Ермакову не работалось. Ходил по берегу речки в сопровождении молчаливого Лени и все думал, что ему теперь делать. Обнорский и другие хотели доказать землянам необходимость для эстетов особых, исключительных условий, даже отшельничества. Еще неизвестно, как будут приняты их творения, ибо не сиюминутные восторги, а время дает окончательные оценки. Пока же, по убеждению Ермакова, эстеты демонстрируют только одно — гибельность нетрудовой жизни для человеческой личности. Эксперимент приводит к непредвиденному ими результату. Хотя можно было предвидеть. В глубокой древности похожий эксперимент ставила сама история. Рабовладение привело к извращению подлинных человеческих ценностей, к распаду общества. Кое-кто пытался использовать этот распад в своих эгоистических целях, создав элиту избранных, для которых такое разрозненное на отдельные особи, ничем не сцементированное «общество» или, точнее говоря, стадо как раз и было нужно, поскольку стадом легче управлять. Но трудовая наследственность сказала свое слово в истории, создав в конце концов общество, где высшая ценность человека — умение трудиться — стала высшей ценностью общества.

Но вот появились роботы-слуги. История начала повторяться? В это не хотелось верить. И если уж тут, в Городе эстетов, возникла ситуация, похожая на модель будущего, то не попытаться ли довести эксперимент до конца. Чтобы выяснить не только то, как может деградировать общество, но и как оно может возродиться.

Было о чем подумать Ермакову. Помощника бы! Но единственный, кто его немного понимал, был Леня, не окрепший душой подросток. Поймет ли он все это, если уж взрослые не понимают? Подростков чаще завораживает внешний блеск, нежели глубокий смысл, до которого непросто добраться. Но другого советника не было, и Ермаков все чаще поглядывал на Леню, раздумывая, как рассказать все это мальчишке, чтобы не отпугнуть сложностью проблемы.

И тут он увидел прямо перед собой еще один огненный шар, небольшой, размером с кулак. Шар, будто мячик, отскакивал от камней со звуком легких ласковых шлепков. Но прыгал он не как попало, а устремляясь в одну сторону, вверх, в гору.

— Словно зовет за собой, — сказал Ермаков.

И впервые подумал, что огненные шары, возможно, отнюдь не природное явление. Что же тогда? Форма жизни?

— Как в тот раз, когда мы роботов искали — сказал Леня.

И тут Ермаков испугался. Куда на этот раз зовет шар? Туда же, в скалы? Чтобы показать разбившегося Адама?!

Он бегом бросился к шару, но тот отскочил строго выдерживая почтительное расстояние. Ермаков задыхался от бега, падал, сбивая колени об острые камни, но не останавливался. Почему-то в нем жила уверенность, что непременно надо торопиться, что можно куда-то не успеть. Леня не отставал, и Ермаков, оглядываясь, радовался этому, словно от мальчишки могла быть какая-то помощь.

Дорога была та самая. Вот и угол скалы, за которым обрывалась пропасть. Шар попорхал на углу огненным хвостом и исчез. Ермаков остановился подождал Леню, и вдвоем они осторожно пошли вперед. Увидели, как желтый, зыбучий, словно шаровая молния, огненный проводник сорвался с обрыва и полетел по снижающейся дуге к центру долины, простиравшейся глубоко внизу. Там, куда он летел, искрилось множество огненных точек. Они слипались в шар и шар этот, уже огромный, как дом, все продолжал расти переливаясь всеми цветами от ярко-малинового до ярко-оранжевого. Потом он стал ярко-голубым и все накаляясь, превратился в ослепительно белый. И вдруг тонкий прозрачный луч выметнулся из его середины, вонзился в блеклую пустоту неба. Теперь накалялся этот луч, а шар стал бледнеть, растворяться и, наконец, совсем исчез. Всплеснулось какое-то сияние на том месте, где он был, донесся далекий то ли вздох, то ли стон, и все исчезло. Ничто, совершенно ничто не напоминало о загадочном феерическом действии, только что разворачивавшемся в долине.

— Что это было? — прошептал Леня.

— Н-да, шарики-то, как видно, не простые, — задумчиво сказал Ермаков. — Сюда бы не эстетов, а ученых.

И вдруг он увидел там, внизу, желтый шар, движущийся не как все предыдущие, к центру, а в обратную сторону, бегущий стремительно и как-то странно, прыжками, словно его смертельно напугало происходившее в долине. Потом Ермаков разглядел, что это вовсе не огненный шар, а какой-то рыжий зверь, странно круглый, многоногий.

— Это же Адам! — воскликнул Леня.

Теперь Ермаков и сам понял, что это робот, только в стремительных движениях его было что-то незнакомое, незапланированное и, как ему показалось, агрессивное.

— Давай спрячемся, — сказал он Лене. — Посмотрим, что Адам будет делать.

Они легли на камни, поросшие редкими кустами, и сквозь ветки стали смотреть, как робот в легких прыжках перелетал через валуны. Достигнув обрыва, он не остановился, не побежал в сторону, а быстро, словно муха, полез по отвесной скале, цепляясь за ее неровности острыми шипами ног.

Робот вылез на площадку чуть левее, свирепо блеснул всеми четырьмя глазищами и, подобравшись как хищник перед прыжком, легко перескочил разделявшее их пространство. Здесь он сразу как бы погас, превратившись в уже известного им Адама, только какого-то нарядного, блестящего позолотой.

— Уф, — словно живой, отдышался робот. — Попрятались, люди называются. И не стыдно?

— Чего это ты меня стыдишь, своего Создателя? — сказал Ермаков, вставая и отряхиваясь. Он уже понял, что робот за это время не стал опасен, хотя и набрался откуда-то агрессивности.

— Я потерял к людям доверие.

— Терять можно то, что имеешь. А ты людей вовсе не знаешь.

— Теперь знаю. Это раньше я думал, что все такие как ты, Создатель.

— Когда раньше?

— Когда меня еще не было. Мне говорили, но я не верил.

— Кто тебе мог говорить?

— Они — махнул он рукой-щупальцем в блеклое небо. — Когда я еще не умел двигаться, но все понимал, приходил шар, объяснял, что люди, которым я должен был помогать, обречены, и лучше, если они поймут это раньше. А я не верил. Программа внушала мне, что нужно всегда помогать людям. Теперь знаю: помощь бывает во вред.