Window Dark - К последней полуночи (повесть о настоящем Деде Морозе) Страница 6

Включается магнитофон, и хор весёлых голосов трезвонит на всю комнату:

Новый Год к нам мчится,Скоро всё случится,Сбудется, что снится…

— Что опять нас обманут, ничего не дадут, — тут же вставляет каверзный голосок сквозь хрип динамиков.

— Злая песня, — говорю я Снегурочке.

— Зато прикольная, — спорит она.

Приходится кивать. Что прикольная, это точно. И до ужаса жизненная.

— Странно, — говорю я. — Если подарки положены всем, то почему кого-то постоянно обманывают?

— Потому что мешок у Деда Мороза слишком маленький, — отвечает Снегурка. — На всех не хватит.

Мы рисуем мысленные картинки, где Дед Мороз нагружает свой мешок. Мешок этот куда вместительнее, чем наш, но всё-таки далеко не безразмерный. Тогда мы ещё могли прикалываться, потому что не знали настоящих ответов ни про песню, ни про мешок Деда Мороза, которого изображают на открытках.

Народ обменивается ничего не значащими фразами, которые ускользают через секунды. Фразочки смазывают время, заставляя его сокращаться от стопки к стопке. Смазка действует отменно. Праздник раскручивает обороты.

…Чтоб на Вашей ёлке,Вместо праздничных зверьков,Красовалось с полдесяткаПол-литровых пузырьков.

Когда тарелка с колбасой наполовину пустеет, Дед Мороз оглядывает задумчиво подобревшие лица и направляется к двери. Дверь отсекает скоротечный праздник, но Дед Мороз не в обиде. Капелька восторга ворочается в нём и красит мир радугой.

Ведь радугу хочется видеть даже зимой. Особенно зимой. Особенно, когда мир укутан сумерками. Сумеречные радуги самые мягкие в мире. Самые завлекательные. С ними так не хочется расставаться. Ведь знаешь, что не настоящие они. Но знаешь и то, что про это можно не думать.

8

В новогодье верится: счастье будет в нём.Намети ж, метелица, счастья полный дом!..

Десятку мы нашли невдалеке от стеклянного павильончика, чьи стены плотно укрывали морозные узоры. Поэтому свет, пробивавшийся сквозь миллионы снежинок, казался чем-то волшебным.

— Осталось забежать к Машутке и можно идти домой, — сказала Снегурочка, загибая пальцы правой руки.

Мы обошли всех, кроме Лиды, не оказавшейся дома. Я кивнул, и в этот момент углядел возле мусорной урны бумажку волнительного цвета. Быстрый взгляд по сторонам, стремительный наклон, молниеносный подхват, и вот десятка уже отогревается в кармане. Пальцы осторожно поглаживают её, стряхивая налипший снег, а душа начинает привыкать к тому, что денежка вроде как тут и лежала.

— Что можно купить на десятку? — спросил я, так как прикарманить небесную премию не решился.

— Четыре шоколадки, — ответила Снегурка. — Знаешь, маленькие такие.

Я знал. С девочкой в клетчатом платке и надписью «Алёнка». Я не знал только одного: зачем нам четыре маленьких шоколадки.

— Так хочется поздравить кого-то ещё, — вздохнула Снегурка, не желая расставаться с главной ролью Новогоднего праздника.

— Кого, — спросил я.

— Кого-нибудь, — пожала плечами моя красавица. — Кто первым попадётся.

И мне тоже захотелось кого-нибудь поздравить. Просто поздравить. Не выменивая еду для завтрашнего стола. Снегурочка стащила перчатки и зябко начала сжимать и разжимать пальцы. Я нагнулся и подышал на розовые ручки. Но это помогло мало. Пальцы словно отлили изо льда. Я вытянул десятку и отдал её спутнице, кивнув на киоск:

— Иди за шоколадками. Да и погрейся там чуток.

Снегурочку не надо было упрашивать. Она мигом вспорхнула на крыльцо и скрылась за дверью, выплюнувшей изрядную порцию пара. В киоске было тепло.

Покрутилась звездочкаВ воздухе немножко,Села и растаялаНа моей ладошке.

Я мужественно вздохнул и отвернулся. Дед Мороз от мороза не раскиснет. Мой нос, однако, не посчитал себя особой, приближённой к столь гордому званию. Он отчаянно протекал. Пришлось вытащить платок и объяснить носу политику партии и правительства.

Спрятав платок, я огляделся. Хм, первому встречному. Где же ты, первый встречный? Когда ты появишься? И кем окажешься?

Первый встречный не замедлил объявиться. Но вот ему-то подарки не требовались. Он сам раздавал подарки. Навстречу мне шёл Дед Мороз. Шёл странной заплетающейся походкой. Он держался за шубу, словно был одержим печёночными коликами или приступом язвенной болезни. Что ж, Дед Мороз тоже человек, ему поболеть не грех. Я сдвинулся за сугроб. Дедок, обведя меня ошалелым взглядом, тоже свернул с тропинки. Мы поравнялись. И я почувствовал, что надо что-то спросить. Вот только спросить уже не успел.

Потенциальный конкурент хрипло вздохнул и завалился на бок. Я подошёл поближе. Голова деда запрокинулась, борода смешно съехала набок, из-под белой ваты жалко торчали пшеничные усы.

— Помочь? — предложил я по привычке.

В ответ лишь невнятный хрип.

Рукавица с серебряной снежинкой оторвалась от снега и махнула мне за спину. Теперь дед хрипел не переставая. На краешках губ противно запузырилась пена.

— Третья стадия, — с холодным презрением сказал кто-то сзади.

Я повернулся. Темнота скрывала лицо подошедшего. Ничего примечательного в его облике не обнаружилось. Потрёпанная норковая шапка и дублёнка покроя «Канзас». На центральном проспекте я насчитал бы за пять минут не менее трёх дюжин подобных субъектов. Но до центра было далековато. И улица пустовала. Только призывно лучились сиреневым светом витрины киоска, куда зашла Снегурочка и выходить не торопилась.

«Пусть погреется», — подумал я, а прохожему сказал совершенно другое. Третья стадия чего? Опьянения?

Прохожий пододвинулся. Теперь свет уличных фонарей высветил волевой подбородок, бесстрастную линию рта и кончик массивного носа. Верхняя часть лица продолжала прятаться в тени шапки.

— Ни в коем случае, — дрогнули губы прохожего, и по лицу прошли складки, как это бывает у человека, обиженного судьбой много-много раз. — К алкоголю данный процесс отношения не имеет.

Бесполезные разговоры напрягают. Я ещё раз посмотрел на киоск. Снегурочки как не бывало. Субъект продолжал топтаться возле меня и постепенно утрачивал гордое звание прохожего, меняя его на титул навязчивого идиота.

— У алкоголиков четыре стадии, — вспомнил я карикатуры журнала «Здоровье». Павлинья, обезьянья, львиная и свинюшная.

— Я же сказал, — недовольно поморщился субъект. — Об алкоголе речь не идёт. Здесь всего три стадии. Только три. Чтобы запомнил. Чтобы надолго запомнил. И чтобы никогда больше не смог.