Георгий Гуревич - НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 13 Страница 6

— И вы еще утверждаете, что рядовых людей волнует проблема космических контактов. Кого же волнует, если вы, писатель-фантаст, автор произведений о пришельцах, самое заинтересованное лицо, предпочитаете воздержаться от лишних усилий? Сами же мне советовали составлять схемы по сигналам неправильных переменных, а когда я показываю вам подобную схему, выясняется, что вам важнее отдых перед дорогой. Что же спрашивать с рядовых читателей? Пожмут плечами, улыбнутся. А если я без свидетелей отправлюсь осматривать, разве мне поверят? В фальсификации обвинят.

— Едем!

Почему я решился так быстро? Во-первых, раздумывать было некогда, время поджимало. А, во-вторых, чем я рисковал, собственно говоря? Окажусь в глупом положении? Но я не уверен, кто глупее человек, верящий словам, или тот, кто воображает себя остроумным, потому что лжет. Да и не похож на любителя розыгрышей этот тучный, старомодно французящий старик с одышкой. Ограбят в пустынном месте? А у меня три рубля в кармане. Вот весело будет, когда шайка будет делить мою трешку на троих. Впрочем, и такая роль едва ли подходит моему гостю.

На улице стояла осень. Рваные тучи неслись низко-низко, казалось, каждая облизывает крыши. Дождь то моросил, то барабанил, порывистый ветер швырял брызги в лицо. Вчера мне говорили, что если ветер не переменится, будет наводнение как при Пушкине.

Такси поймать не удалось. Они проскакивали мимо, не замечая протянутой руки. Поехали через весь город в трамвае. Сквозь забрызганные стекла смутно виднелись тесные боковые улочки, трамвай отчаянно скрежетал на поворотах, чуть не задевая углы зданий. Я худо знаю Ленинград, не могу объяснить, где мы ехали. Кажется, крутили у Финляндского вокзала, потом перебрались на Петроградскую сторону. Вокруг, держась за поручни, тряслись пассажиры с мокрыми усталыми лицами, капли бежали у них по скулам. И я, мокрый и усталый, трясся со всеми вместе, история с космической телеграммой казалась мне все нелепей.

Опять мы переехали через мост и оказались в квартале новых домов. Почти все пассажиры сошли там, рядом с Граве освободилось место, я пересел к нему.

— Так что вы хотите узнать у наших звездных друзей? — спросил он. И сразу увел меня с пути сомнений.

— Все надо узнать. Как живут, на кого похожи, чем заняты, что их волнует? И главное то, о чем мы спорили в эти дни чувствуют они простор впереди или глухую стену? Моря наливают и осушают, солнца зажигают и гасят, или же берегут садочки и заливчики, лелеют тишину для удильщиков?

— И вы отправитесь узнавать сами?

— Ну, я полетел бы с удовольствием, но едва ли меня сочтут достойным. Подыщут более подходящего, молодого, крепкого, лучше подготовленного технически и физически…

— А если нет времени обсуждать? Если надо решиться сегодня?

Я ужаснулся.

— Только не сегодня. Столько дел! Столько обязанностей!

Почему я ужаснулся, почему принял вопрос всерьез? Видимо, уже воспринимал Граве как человека с сюрпризом. Пришел скромником: «Ах, я восхищенный читатель, ах, прошу у вас совета»… а потом вытащил свою астрограмму. Может, он и у того камня побывал, отлично знает, что произойдет там.

Столько обязанностей! Но какие обязанности, в сущности? Гранки в «Мире», верстка в «Мысли», договор с «Молодой гвардией»? Обойдутся. Сказал же Физик, что у меня нет воображения, а Лирик, что нет теплоты и наблюдательности. Найдут других, более наблюдательно-воображательных.

Семейный долг? Круглолицая жена, круглоглазый сын? Как-то он вырастет без меня, полководец оловянных солдатиков? А с другой стороны, жена говорит, что я никудышный воспитатель, только потакаю, заваливаю ребенка подарками. Воспитает.

Так что же меня удерживает? Не страх ли за собственную жизнь? Полно, мне-то чего бояться? Прожито две трети, а то и три четверти. Впереди самое безрадостное «не жизнь, а дожитие», говоря словами Андрея Платонова. Ну так обойдутся без дожития.

— Решусь, — сказал я громко. Так громко, что кондукторша посмотрела на меня с удивлением.

Мы не закончили эту тему, потому что трамвай дошел до конца («до кольца» — говорят в Ленинграде). Крупноблочные коробки остались за спиной, даже асфальт отвернул, перед нами тянулась полоса мокрой глины, окаймленная заборами. Сейчас в межсезонье все калитки были заперты, все окна заколочены. Ни единой души мы не встретили на пути к парку.

Я сразу же ступил в лужу, зачерпнул воды и перестал выбирать дорогу. Все равно мокро — внутри и снаружи. Шлепал по грязи и ругал себя ругательски. Как я мог попасться так наивно. Не вижу, что имею дело с маньяком? Только маньяк может в ноябре на ночь глядя плюхать по лужам за городом. Ну ладно, полчасика с ним поброжу и хватит. Назад, в гостиницу, сразу залезу в ванну. И если грипп схвачу, так мне и надо не принимай всерьез маньяков!

Наверное, я и повернул бы назад вскоре, если бы у входа в парк не висела схема и на ней я увидел озеро, похожее на гроздь бананов. Мы двинулись по главной аллее мимо киосков, качелей, раковин, пустых, мокрых, нереальных каких-то. Летом здесь были толпы гуляющих, на каждой скамейке дремали пенсионеры, у каждого столика «забивали козла». А сейчас никого, никого! Поистине, если бы Граве задумал недоброе, не было места удобнее.

Вот и озеро. Пруд как пруд. Лодки мокнут вверх дном на берегу.

— Слушайте, Граве, будем благоразумны. Как можно спрятать тут космический корабль? Здесь толпы летом, толпы!

— Посмотрите, там голова.

Верно, тот самый камень, что на астрограмме удлиненный лоб, чуть намеченные глазки, подобие ушей.

— Но здесь же ребята играют. Наверняка залезали на макушку, садились верхом сотни раз.

— Залезали, садились, но не высвечивали каждую трещинку. Подсадите меня, пожалуйста, я осмотрю внимательнее.

Какой-то особенный фонарик у него был, сверхсветосильный. Брызнул светом, словно трамвайный провод заискрился. Все деревья выступили из сумрака, все одинокие листья прорезались, лиловатые почему-то. Я невольно зажмурился на миг.

И свершилось. Сезам открылся. Нет, не дверь там была, не тайный вход в пещеру. Просто голова распалась надвое, обнажая очень гладкую, почти отполированную плиту. И ничего на ней не было, только два следа, как бы отпечатки подошв.

В парке культуры! У лодочной станции! Около тира!

— Нас приглашают, — сказал Граве. — Сюда надо ставить ноги, по-видимому.

Плита как плита. Следы подошв только.

Поставил пустую склянку. Исчезла. Была и нет.

Положил ветку. Нет ветки.

— Ну что же, господин фантаст. Вы сказали: «Решусь!».

— Стойте, Граве, дело важное. Это надо обсудить.