Дэвид Зинделл - Экстр Страница 60

– Человеку это свойственно, не так ли?

– Возможно, но только не мне. Меня учили, что мужчина не должен вести себя грубо ни с кем – ни с другим мужчиной, ни с женщиной, ни с ребенком. – Ни с животным, добавил Данло про себя, ни с деревом, ни с камнем, ни даже с убийственным западным ветром, дующим ночью. Мужчина должен быть правдив и вежлив со всем, что есть в мире, даже с фигурой, светящейся над компьютером. – Извини меня. Я просто не привык вести такие сложные разговоры… с искусственным разумом.

Лицо Эде превратилось в непроницаемую маску, но глаза заблестели еще ярче, как будто его программа при всей своей сложности не могла скрыть его интереса к словам Данло.

– Тебе часто приходилось говорить с разновидностями такого разума?

– Нет, не часто.

– Общался ли ты с представителями такого разума на пути сюда?

– Возможно, да, а возможно – и нет. – Данло не совсем четко представлял себе, к какому виду разума отнести лунные мозги Тверди.

– Возможно, да, а возможно – и нет, – с механической улыбкой повторил Эде. – Право же, ты очень внимателен. Ты запомнил, что в моей памяти осталось совсем мало места, и решил не загружать меня новой информацией.

– Извини еще раз. – Данло сейчас не хотелось рассказывать ни этой голограмме, ни кому бы то ни было о своем путешествии в Твердь.

– Иногда бывает трудно определить, какой разум искусственный, а какой нет.

– Да, пожалуй.

– Но ты сказал, что тебе уже приходилось общаться с разумом, который ты называешь искусственным.

– Да – на моей родной планете. В городе, где я учился, много компьютеров. И много ИИ-программ.

– Каких программ?

– ИИ. Искусственного интеллекта. Цефики моего ордена иногда называют их Я-программами. В насмешку над верой в то, что компьютер может обладать самосознанием.

– Понимаю. Видимо, цефики твоего Ордена – люди старозаветных взглядов.

– В общем, да, кроме кибершаманов. Эти любят компьютеры. – Данло на миг прикрыл глаза и увидел перед собой алмазную кибершапочку на бледном черепе и холодные, как смерть, бледно-голубые глаза. – Кибершаманы иногда называют ИИ-программы божественными.

– Мне это представляется более подходящим названием.

– Может быть.

– Ты говоришь о том Ордене, который помещается в городе Невернесе?

– Да.

– Значит, я могу заключить, что ты пилот этого Ордена?

– Да.

– Далеко же ты тогда залетел, пилот, на своем алмазном корабле быстрее света – забыл, как они у вас называются.

– Легкие корабли.

– Да, верно. Но как тебе удалось провести свой легкий корабль через давно уже непроходимую часть галактики?

– Нас учат преодолевать такие пространства – и Экстр в том числе. Мы умеем прокладывать маршруты в мультиплексе с обратной стороны этих диких звезд.

– Я думал, что мультиплекс под Экстрой не поддается маршрутизации.

– Да… почти не поддается.

– Итак, ты прошел путь длиной в двадцать тысяч световых лет.

– Да.

– Один? По маршрутам, которые составлял самостоятельно?

– Да. Пилот в мультиплексе всегда один.

– Ты входил в мультиплекс и пилотировал свой корабль без посторонней помощи?

– Разумеется.

– Но что-то ведь помогло тебе отыскать эту пданету?

Данло промолчал, и Эде заговорил снова:

– В Экстре сто миллионов звезд – а может быть, втрое больше. Что же прявело тебя к этой Земле – чудо?

Глаза Эде сверлили Данло, как лазеры, и Данло чувствовал, что сотни компьютерных глаз тоже сфокусированы на его лице. Компьютер, снабженный цефической программой, способен определять, правду говорит человек или лжет.

– Мне назвали координаты звезды поблизости от этой Земли, – сказал Данло.

– И кто же дал тебе эту информацию?

Данло шумно выдохнул и признался голографическому Эде, что побывал в Тверди. Он лишь вкратце упомянул об испытаниях, которым подвергся на берегу океана, а о своих отношениях с Твердью, воплотившейся в образе Тамары, вообще не сказал ни слова. Не упомянул он также о том, что ищет своего отца, и о преследующем его воине-поэте. Зато он не скрыл от Эде, что ищет планету Таннахилл, где живут Архитекторы Старой Церкви, уничтожающие звезды во имя своих доктрин.

– Весьма примечательная история, – сказал Эде, чье лицо выражало откровенное облегчение. – И только незаурядный человек мог добыть у Тверди информацию такого рода.

– Ты знаешь Ее, да? Знаешь что-то о Ней?

Но Эде, видимо, не желал сейчас говорить о Тверди. Его интересовала тайна появления Данло на этой Земле, а может быть, и тайна самого Данло.

– Ты незаурядный человек, – повторил он. – Могу я узнать твое имя?

Данло не знал, какое имя назвать этой дотошной голограмме. Когда-то его звали Данло Диким, а один добрый, покрытый белым мехом инопланетянин назвал его Данло Миротворцем. Были у него и другие имена: первое, которым его называли в племени; имя его анимы, принимающее участие в творении мира, и его духовное, тайное имя, которое он мог шепнуть только ветру.

– Меня зовут Данло ви Соли Рингесс, – сказал он наконец.

– Прекрасно. Позволь и мне представиться: я Николос Дару Эде.

– Само собой, – улыбнулся Данло.

– Я ждал здесь долгие годы, когда кто-нибудь примет мой сигнал.

Данло со вздохом потер лоб и нагнулся, чтобы растереть ноги. Восхождение на гору утомило его не меньше, чем разговор с этим образником, работающим по странным программам. Данло хотелось уйти от него и осмотреть оставшуюся часть храма, а потом расстелить спальник, поесть холодного курмаша, сухарей и сушеных кровоплодов и попытаться заснуть. Но что-то в этом смешном однофутовом Эде не позволяло ему уйти. Он чувствовал, что в черной глазастой шкатулке, производящей эту голограмму, содержится какая-то ценная информация. Возможно, где-то в памяти рбразника закодирована электронами или световыми импульсами тайна смерти одного из величайших богов галактики – нужно только найти доступ к этой информации. Стоит только назвать пароль, и образник, проделав невероятно сложную серию логических решений, как это происходит у всех искусственных интеллектов, устами Эде скажет Данло то, что он хочет знать.

В этот момент Эде, словно прочтя мысли Данло, молвил с провокационной улыбкой.

– Я дверь; постучи, и она откроется.

Данло закрыл глаза, слушая собственное дыхание. В передней части храма свистал, влетая в открытую им дверь, ветер.

Потом где-то в глубине Данло отворилась другая дверь, и он понял. Только что речи голографического Эде были для него загадкой, и вдруг его разум наполнился холодным, чистым светом знания. Он понял, кто запрограммировал образник.

– Ты правда Николос Дару Эде, – сказал Данло. – Бог Эде – то, что от него осталось.