О муравьях и динозаврах - Цысинь Лю Страница 61

— Господин директор, если бы вы не забрали меня оттуда, я точно умер бы. Но почему вы вдруг обо мне вспомнили? Куда мы едем?

— Мы едем в аэропорт, а вот зачем, я и сам не знаю. Я получил приказ отыскать и собрать всех наших сильнейших спортсменов последних лет.

Автобус остановился, и вошла целая группа новых пассажиров. Все они, как и большинство прочих жителей Западной Азии, одеты были в тряпье, но отличались неестественной худобой, которая наряду с желтушным оттенком кожи говорила о том, что они давно и постоянно голодали. Многие вдобавок то и дело кашляли. На всех лицах отчетливо расписалась покорность судьбе. От остальных они отличались очень высоким ростом, из-за которого, впрочем, казались еще немощнее. По салону они все двигались, согнувшись в поясе, как креветки, давно вынутые из воды. Цинни узнала их: это были баскетболисты из сборной страны.

— Привет, парни, — бодро поздоровался Клэр. — Как дела?

— Вы, господин директор, сначала нас накормите, а потом спрашивайте.

— Точно! Большому начальству никогда не приходится голодать так, как нам. Вы ведь даже сейчас питаетесь за счет спорта. А как питаемся мы? Раз в день, и то лишь голод перебить ненадолго.

— Ага! Но и этого скоро не будет. Гуманитарку уже перестали поставлять!

— Не переживайте. Погодите немного — как только возобновится война, на черном рынке вновь появится человечина…

Баскетболисты наперебой жаловались на судьбу, не обращая внимания, слушают их или нет, а Цинни рассматривала их, но не могла узнать того, которого больше всего хотела увидеть. Вместо нее напрашивающийся вопрос задал Клэр.

— А где Мурад? — спросил он. Да, среди великанов отсутствовал Гэри Мурад, которого называли западноазиатским Майклом Джорданом.

— Он умер. Уже с полгода прошло.

Клэр вроде бы не удивился:

— Вот как… А Инсия?

Это имя Цинни вспомнила, хоть и не без труда, — молодая звезда женской баскетбольной сборной. Жена Мурада.

— Они умерли вместе.

— Боже мой! Как же это случилось?

— Вы бы лучше спросили, как мир стал таким сволочным. Они ведь, как и все мы, ничего не умели, кроме как гонять мячик, и как и все мы, голодали несколько последних лет. А уж ребенок был им совсем ни к чему, но он родился, и все полетело кувырком. А потом их пособие урезали вдвое. Ребенок прожил всего три месяца, затем умер, как сказали врачи, от неправильного питания — на самом деле от голода. Когда умер ребенок, они всю ночь проплакали, а потом все стихло. Они даже еду приготовили, сели вдвоем и все съели. Впервые за много лет наелись досыта. Вы же знаете, сколько все мы раньше ели! Оказалось, что они съели весь свой месячный паек. А утром к ним заглянул кто-то из соседей и увидел, что они мертвы. Они добавили в пищу какой-то яд и умерли во сне.

После этого рассказа все затихли и молчали до тех пор, пока автобус не остановился в очередной раз. Вошел один человек — роскошная женщина с волосами, выкрашенными в огненно-рыжий цвет, с густыми тенями на веках и ярко-красной помадой на губах.

— Ух ты! — воскликнул кто-то. — Хоть кто-то не голодал!

Женщина была одета броско, но вульгарно; ее наряд не оставлял никакого места воображению. Всем своим обликом она резко отличалась от изможденных и оборванных прочих пассажиров автобуса.

— Эй, похоже, она не только хорошо питается, но и вообще живет неплохо! — раздался чей-то голос.

— Может быть, и нет. Нынче и в столице почти так же голодно, как и по всей стране. Кроме того, в районе красных фонарей благополучие долгим не бывает.

— Эй, эй, вы это бросьте! — громко возразила дама, улыбнувшись во весь рот. — Я обслуживаю миротворческие силы ООН.

Весь автобус расхохотался, но окрик Клэра тут же перебил смех.

— Райли! — рявкнул он, — держись достойно!

— Ах, дядя Клэр, червям, которые заводятся в трупах, безразлично, достойными были эти люди при жизни или недостойными! — высокопарно ответила дама, и, махнув рукой, опустилась на сиденье рядом с Цинни.

Цинни уставилась на нее округлившимися глазами. Господи, неужели это Райли Уэнделл? Красавица, выигравшая бронзу по гимнастике? Пленительный яркий цветок западноазиатского спорта?

Заключительная часть поездки проходила в молчании. Через двадцать минут автобус прибыл на стоянку перед аэропортом. Там стояли еще два автобуса, также доставившие спортсменов, в недавнем прошлом входивших в сборную страны. Помимо баскетбольной команды приехали футболисты и представители еще одиннадцати видов спорта.

На взлетной полосе стоял «Боинг» — несмотря на то что небо Республики Западной Азии давно объявили закрытым, сюда каким-то образом прилетел и сел большой и роскошный авиалайнер. Клэр повел спортсменов к самолету. Несколько иностранцев в костюмах и кожаных ботинках вышли из двери им навстречу и встали на верхней площадке трапа. Один из них жестом остановил всю толпу перед трапом и заговорил. Спортсмены узнали его с первого взгляда: это был президент Международного олимпийского комитета. Но по-настоящему их потрясли его слова, которые переводил Клэр:

— Друзья мои, по поручению всего международного сообщества я прибыл в Республику Западной Азии, чтобы пригласить вас принять участие в двадцать девятых олимпийских играх!

Итак, они в Пекине!

Когда автобус доставил команду в город, Цинни вздохнула. Когда-то этот далекий город не имел для нее, бедной, голодающей девушки из Западной Азии, никакого значения, но после предыдущей Олимпиады, четыре года назад, Цинни стала воспринимать Пекин как землю обетованную. Она мало что знала о Китае — лишь то, что почерпнула из старого фильма о боевых искусствах, снятого в мрачных черно-белых тонах. В ее воображении Пекин рисовался древним и безмолвным городом. Ей никак не удавалось связать свое представление о нем с грандиозным величием Олимпийских игр. Ей много раз снились игры, снился ей и Пекин, но они никогда не соединялись. В одних сновидениях она, как птица, проносилась над огромными толпами на олимпийских площадках; в других бродила по лабиринту хутунов[14] и вокруг старой городской стены, которая, как она считала, обязательно должна быть в Пекине, искала олимпийский стадион и не могла найти.

Цинни широко раскрытыми глазами смотрела в окна автобуса, отыскивая взглядом хутуны и городские стены, которые выстроила в воображении, но вместо них увидела множество небоскребов — совершенно новых и очень высоких. Лес зданий, сверкающих белизной под солнцем, как игрушки, только что вынутые из коробки, как гигантские растения, выросшие за ночь и нежно льнущие к небесам. Лишь теперь Цинни удалось связать Пекин с Олимпийскими играми.

Волнение от вступления в новый мир было подобно солнцу, пробивающемуся сквозь разрывы в облаках и ласкающему лучами света сердце Цинни. Но свет почти сразу же опять заслонили темные тучи.

Мировые СМИ трубили о каких-то великих ожиданиях и надеждах западноазиатских спортсменов, а те на самом деле вовсе не радовались неожиданно выпавшей возможности участвовать в Олимпийских играх. За десять лет жители многострадальной страны вообще отвыкли надеяться на что бы то ни было; напротив, они были обескуражены. К добру ли, к худу ли обернулись дела, но первым их побуждением было укрыться в раковину и попытаться обезопасить себя. У них не возникло никаких вопросов — даже такого вроде бы напрашивающегося: как их могли ввести в программу Олимпийских игр без прохождения отборочного цикла? Они тихонько, крадучись, поднялись в самолет, разместились по креслам и, затаив дыхание, стали настороженно ждать дальнейшего развития событий.

Цинни вошла в громадный, почти пустой салон и села у окна. Со своего места она видела, как президент МОК увел Клэра и других чиновников, входивших в делегацию Западной Азии, за перегородку, отделявшую салон первого класса от остальной части самолета. Более часа оттуда не доносилось ни звука. Спортсмены терпеливо ждали. Наконец Клэр вышел и стал молча сверять присутствовавших со списком, который держал в руке. Все глаза были устремлены на его лицо, хранившее нарочитое спокойствие. Видя эту безмятежность, Цинни поняла: что-то не так. Вскоре ее пристальный взгляд уловил еще одну несообразность: завершив проверку, Клэр шагнул к входу в салон первого класса, но замер, простоял несколько секунд с протянутой рукой, глядя куда-то в пространство, как будто внезапно ослеп, и лишь потом взялся за ручку двери. Да, — повторила про себя Цинни, — что-то не так.