Р. Лафферти - Сборник рассказов Страница 61

Гарамаск карабкался дальше, больше не отвлекаясь по сторонам. Потом смрад сгустился и перебил все остальные запахи. Риксино поджидал их совсем рядом.

— Мы почти на вершине, — сказал Гарамаск. — Вряд ли его берлога выше. Вон у того гребня свернем налево и будем ползти вдоль него, пока не окажемся над его логовом. Вверху голая скала. Берлога должна быть где-то в зарослях у подножия.

Они ползли по опасному осыпающемуся выступу, испытывая неудобство из-за притороченных шпор и наколенных кинжалов. Гарамаск, двигавшийся впереди, ощутил присутствие очень крупного животного. Он различал его тяжелое дыхание и клацанье зубов и почти задыхался от его смрада. Слышал, как оно скребет огромными клыками по скале; даже мог расслышать толчки крови в его сосудах. Но первое, что он увидел парализующе близко, были внутренности зверя.

Гарамаск зачарованно глядел прямо в раскрытую пасть метрового размаха в двух метрах под собой. Он неосмотрительно сильно перегнулся через край — и в одно мгновение лишился половины носа: распластавшийся по скале зверь тянулся передними лапами вверх, и один из его взмахов достиг лица охотника.

У Гарамаска тоже были когти. Взбешенный, он полоснул ими по лапам Риксино, когда большой медведь протянул их вверх. Используя свое окровавленное лицо как приманку, Гарамаск наносил удары когтями каждый раз, когда медведь вытягивался вверх к нему. Зверь показался ему медлительным и глупым. В какой-то момент Риксино захлопнул зияющую пасть, опустился на землю и стал зализывать окровавленные лапы. Гарамаск перекинул ноги через край и, полусвесившись, с размаху ударил по морде животного шпорой-кинжалом. Он наполовину ослепил медведя, распоров ему глаз или повредив его до такой степени, что из-за текущей крови зверь ничего им не видел. Гарамаск успел забраться на выступ прежде, чем Риксино смог нанести ответный удар.

Риксино опустился на четыре лапы, подобрался и прыгнул вверх на выступ. Ухватившись огромными передними лапами за край скалы, медведь повис. Гарамаск полоснул по мясистым лапам шпорами-кинжалами, а потом со всей силы по морде зверя — и еще раз, и еще, и еще, не останавливаясь, пока тот висел. Лапы соскользнули, и животное съехало вниз по скале. И все же оно было такое огромное, в нем было так много крови и мышц, что царапины, нанесенные человеком, не могли серьезно повредить зверю.

— Медведь, ты глупый увалень, точнее, большой глупый увалень, — заговорил Гарамаск. — Что-что? У тебя есть в резерве что-то еще? Еще больше выделений для усиления смрада? Что ты сделаешь, медведь?

Риксино снова встал на дыбы и разинул огромную пасть. И теперь от него разило влиянием на ином уровне.

— Папа Гарамаск, не свались! — крикнул Чаво. — Не упади в пасть Риксино!

— Что ты несешь? Зачем мне падать медведю в пасть? — удивленно спросил Гарамаск. — Медведь-медведь, ты задействовал свой резерв, не так ли? Кто ты — гипнотизер-самоучка? Это поможет тебе добыть птичку или лишнюю козырную карту, но не человека. Вруби свой резерв, медведь, на полную мощность! Тебе никогда не зачаровать Гарамаска настолько, чтобы он свалился тебе в пасть.

И Гарамаск полетел вниз головой прямо в пасть Риксино.

Сверху донесся еще один крик, устрашающий и истеричный, и вниз грузно скатилось третье тело. Из недр Риксино вырвался мучительный стон, и Гарамаск почувствовал, как затрещали его кости. Но он не умер в одно мгновение. Ему помог шип на голове. Его налокотные кинжалы, когда он влетал зверю в пасть, тоже выполнили свою кромсающую службу. Потом Гарамаска сдавило со всех сторон, и его голова начала раскалываться. А потом давление прекратилось — поглощающий его космос обмяк.

Некоторое время спустя Гарамаск продолжал подниматься к вершине горы Гири. Он был жив, более или менее, ошеломлен и не мог отдышаться из-за нехватки кислорода. Была ли схватка с Риксино галлюцинацией, вызванной кислородным голоданием? Чаво издавал обычный раздражающий шум. Но схватка не была галлюцинацией.

— Я спас тебе жизнь, Папа Гарамаск, — загремел Чаво. — Разве я не замечательный? Я убил Большого Риксино ударом в шею, пока он тужился, чтобы раздавить тебя в глотке. Большой Риксино может думать только о чем-то одном в каждый момент, а Большой Чаво может очень быстро пробивать ножом даже каменные сухожилия и мышцы, если ему обеспечить свободный доступ. Нет другого способа победить Риксино, кроме как подобным образом с участием двух охотников. Правда, охотник-наживка в пасти почти всегда погибает.

— Ты пытался убить меня, Чаво, после того как Сайнек упал с горы и разбился, — проговорил Гарамаск, задыхаясь. — Почему же ты не позволил Риксино покончить со мной, раз уж желаешь моей смерти?

— Твоя смерть в пасти Риксино не принесла бы нам пользы, — ответил Чаво. — Он пожирает слишком быстро.

— А в ином случае моя смерть принесла бы вам пользу?

— Мертвый, только что умерший или еще умирающий ты принесешь нам величайшую пользу, — произнес Чаво ласковым голосом. — Мертвый или умирающий ты будешь представлять нашу последнюю надежду.

Как раз к закату солнца они достигли вершины Гири, второй горы Тригорья. Они съели горький горный паек, и Чаво обработал раны Гарамаска.

— Если ты выживешь на этой охоте (чего не случится), то сможешь заказать новый нос и снова стать красивым, — сказал Чаво. — Пока же тебе придется жить безносым до самой своей смерти завтра на закате. Или я могу попробовать изготовить тебе суррогатный нос из древесины этого колючего кустарника.

— Не беспокойся, Чаво. Я уже сплю.

Но Гарамаск не заснул. Чаво достал из рюкзака струнный хитур, заиграл свою ужасную музыку и запел.

— Чаво! — окликнул его Гарамаск. — А знаешь, почему жители Испании — есть такая страна в Мире — превратились из самой сильной нации в Европе в самую слабую всего за одно поколение?

— Может, они оскорбили лягушку-бога?

— Нет, у нас нет лягушек-богов.

— Не может быть! Ты уверен? Нет лягушек-богов? Ты разыгрываешь меня.

— Один коварный араб, возмущенный изгнанием арабов из Испании, привез в эту несчастную страну гитару, и та прижилась. В итоге несчастная страна пала, ее когда-то благородная душа усохла до жалкой плаксивости.

— Понимаю, Папа Гарамаск, — отозвался Чаво, по-прежнему бренча. — Они пали, как если бы благородные рогха должны были пасть, чтобы стать нами, оганта.

— Хорошая аналогия, Чаво. А некогда в Тихом океане Мира существовало благородное королевство Гавайи. Один морской дальнобойщик привез туда гитару — и вскоре благородное королевство умоляло, чтобы его колонизировала сухопутная нация.